Тим Уиллокс - Двенадцать детей Парижа

Насколько мог видеть иоаннит, Рю-дю-Тампль была пуста.

– Вражеские силы уже появились?

– Не знаю, сударь, но что я точно знаю – все это знают! – так это то, что эти дьяволы уже не один год тайно стекаются в город со всей страны. Из Нормандии, из Орлеана, с Мена… Южане. И иностранцы, конечно, – как будто нам мало собственных мерзавцев! Они хотят убивать и грабить. Захватить власть, разорить нас до нитки, привести немцев – откуда, кстати, и пошла вся ересь, – и не успеешь оглянуться, как на троне будет сидеть английская проститутка, потому что англичане все еще заявляют, что у них больше прав на трон, чем у нас.

Часовой перекрестился и продолжил:

– Говорят, что это все из-за веры, но как насчет денег и земли? Виноградников и зерна? Налогов? Высокородные дворяне, les grandes messieurs… Поставь лису охранять гусей! Но кто я такой, чтобы судить, как судят они? Этот квартал – Сент-Авуа – кишит еретиками. Они, эти фанатики, собирают в своих домах вязанки хвороста и порох, чтобы сжечь город, как в шестьдесят пятом, когда они подпалили ветряные мельницы. Нельзя верить даже соседям. Мне пришлось продать хороший камзол, чтобы купить это копье, но безопасность стоит дорого…

Не дослушав, Тангейзер пустил Клементину рысью.

– Кто защитит наш город, если не мы? – неслось ему вслед. – Магистрат? Мальтийские рыцари? Эрви, штукатур, к вашим услугам, сударь! И огромное спасибо за помощь в нашем деле!

Улица была пуста, и стук копыт эхом разносился в предрассветной полутьме. Дома – от трех до шести этажей – с закрытыми ставнями казались необитаемыми, даже из кухонных труб не поднимался дым. Маловероятно, что везде прячутся испуганные гугеноты. Но насколько безопасно выходить на улицу невооруженному католику? Только безрассудные люди, милиция и преступники отважатся покинуть дом в это утро. Город попал в клетку из мечей. Инстинкты, на которые рассчитывал Матиас, вышли из повиновения. Все живые существа, с которыми он до сих пор встречался, были охвачены страхом – в той или иной форме. За исключением Гузмана, просто не знавшего, что такое страх, и девушки по имени Паскаль, похоже, такой же бесстрашной. Теперь, приближаясь к Карле, иоаннит осознал, как сильно боится он сам.

Мальчики, державшиеся за стремена, бежали изо всех сил – один неверный шаг, и они окажутся под копытами Клементины.

– Отпустите стремена, ребята, – сказал им всадник. – Я поеду вперед.

Они отстали. Лошадь возмущенно фыркнула, и Тангейзер тоже почувствовал этот запах. Горелое мясо и шерсть. Кровь. Смерть.

Впереди по обе стороны улицы показались старые городские стены Филиппа-Августа. О них упоминал Малыш Кристьен. Где находится особняк д’Обре, до стен или после? Три пчелы над дверью. Западная сторона улицы. Матиас увидел красивый дом с большими окнами – отражение веры в свет, надежды на новые времена, новое мышление, новую жизнь.

Окна были разбиты, а дверь отсутствовала. С подоконника верхнего этажа свисало чье-то тело, а на каменных плитах внизу виднелись фантастические узоры цвета баклажана. Госпитальеру не было нужды искать трех пчел. Он натянул поводья и заставил Клементину медленно пройти мимо дома, превратившегося в склеп. Здесь он надеялся найти свою жену, но найдет – в этом у него уже не было сомнений – ее труп.

Прямо за порогом выбитой двери граф де Ла Пенотье увидел мертвого обнаженного мужчину. На улице виднелись кровавые следы, словно там кого-то тащили. В канаве лежал обгоревший труп покалеченной собаки.

Обнаженное тело в окне третьего этажа принадлежало женщине – оно было подвешено за лодыжку на шнуре, привязанном к средней стойке. Другая нога убитой была согнута и обвита вокруг той, к которой привязали шнур. Женщине перерезали горло, но сделала это либо неопытная, либо нерешительная рука, поскольку ран было много, в основном поверхностных, и часть их располагалась на подбородке – перед смертью несчастная сопротивлялась. Одну грудь ей отрезали, вторую тоже попытались, но не довели дело до конца. Свернувшаяся кровь полностью покрывала ее голову и пропитала волосы, словно подтаявший воск. Темные капли все еще падали вниз, но труп был уже полностью обескровлен и приобрел цвет свиного сала. На вид женщина была среднего возраста, наверное, лет сорока, и убили ее меньше часа тому назад. Матиас пришел к выводу, что Симона д’Обре – если это была она – не отличалась красотой, ни лица, ни тела.

Циничное замечание, но Тангейзер не мог ничего с собой поделать. Карла была красива, и разница не могла остаться незамеченной теми, кто сотворил это с Симоной.

Почти все окна трех этажей дома – шесть окон на каждом, огромное количество стекла – были выбиты, но на улице осколков почти не было. Только праща или, что менее вероятно, залп из аркебуз способны были достать так высоко и вызвать такие разрушения. Изнутри не доносилось ни звука. Рыцарь окинул взглядом окна других домов по обеим сторонам улицы, но не заметил никаких признаков жизни – словно после чумы.

Он свернул в переулок и проехал ко двору и саду позади особняка. Здесь тоже были выбиты все окна, и тоже снаружи. Единственная цель битья такого количества стекла – а для этого требуется много рук – могла состоять в том, чтобы посеять хаос и отвлечь защитников дома, в то время как другие пытаются проникнуть внутрь. Однако одно окно на первом этаже было не только разбито, но и широко распахнуто. Главная дверь во двор тоже была открыта, но почти не повреждена, а замок на ней и вовсе оказался цел. Ее открыли изнутри.

Нижняя половина двери почернела от запекшейся крови. На ступеньках под ней виднелась лужа загустевшей темно-красной жидкости с отпечатками ног. Пятна крови заинтересовали Тангейзера.

Спешившись, он отпустил Клементину лакомиться травой и капустой. На вытоптанной грядке с овощами виднелись следы нескольких двухколесных тачек. Следов копыт не было. На земле валялся соломенный матрас, вероятно принадлежавший Алтану. Матиас вытащил из ножен кинжал и подошел к двери в сад.

На каменных плитах у стены дома что-то лежало. Госпитальер осторожно присел, опасаясь боли в спине, и ткнул кинжалом в привлекший его внимание предмет. Это была отрезанная мужская мошонка и половой член. Одно яичко отсутствовало, хотя его хозяину было уже все равно. Потом взгляд Тангейзера остановился на тяжелом дверном молотке, луже крови на ступеньках и вертикальных потеках на двери. Кого-то повесили здесь на молотке и оставили истекать кровью.

Иоаннит вошел в дом, остановился и прислушался. Сразу за порогом отсутствовало несколько досок пола – их сняли так, чтобы не было видно с улицы. Слева находился люк в погреб, справа дверь в большую, протянувшуюся во всю глубину дома кухню. На полу блестело стекло. Кладовые, буфеты, полки – все было разграблено и опустошено. Не осталось даже деревянных ложек. В одном месте белело немного муки – по всей видимости, случайно просыпанной. Грабители, не брезгующие деревянными ложками и мукой?