Тим Уиллокс - Двенадцать детей Парижа

– Ты пришел купить мою душу? – спросил его тот.

Маленькое уродливое существо тявкнуло.

– Боюсь, ее уже забрали, – ответил Матиас.

– Хозяин? – осторожно приблизившийся к нему Грегуар говорил шепотом.

Тангейзер уловил беспокойство в его голосе и соскочил с парапета.

Мальчик с явным облегчением прислонился к стене у двери, а в проеме появился задыхающийся Юсти.

– Не бойся, – сказал иоаннит своему лакею. – Я найду другой способ умереть, когда придет время, но уверяю тебя, это произойдет не в Париже. – Он внезапно заметил, что на шее Грегуара по-прежнему весят бесполезные красные башмаки. – Еще раз их увижу – сброшу с крыши.

Подросток снял обувь с шеи и спрятал за спину.

– Вот, – сказал Тангейзер. – Смотрите сюда.

Он достал карту Ла Фосса, развернул ее и надел очки. Бумага отсырела, и чернила немного расплылись, и то и другое оказалось хорошего качества, так что карту все-таки можно было прочесть. Она была точна, но не давала представления о расстоянии. Париж был невелик по площади, но как только человек ступал на его землю, границы города раздвигались до бесконечности, словно, входя в него, он проникал сквозь некую прореху в ткани материального мира. Каждая миля казалась десятью. С высоты колокольни столица выглядела гигантским пятном на зелени лугов, тянувшихся во всех направлениях от границ пригородов. Среди полей с созревшим урожаем примостились деревни. На далеком горизонте зелень земли встречалась с синевой неба. Пейзаж казался неземным. Хотя нет – земной мир был как раз за городскими стенами, а внутри этих стен находился Париж.

С помощью Грегуара Матиас проследил свой путь с того момента, как он подошел к воротам Сен-Жак – на карте и на раскинувшейся внизу панораме города. До таверны «Красный бык», потом к мосту Сен-Мишель, оттуда в Лувр, из Лувра к особняку д’Обре, потом от Гревской площади до собора Нотр-Дам. Каждый отрезок пути был невелик, но достоин путешествия Одиссея. Госпитальер понял, что видел лишь крошечную часть города. Париж был необъятен. И непознаваем, даже лишенный обитателей. Столица дышала, меняясь с каждой секундой – становясь такой, какой она не была никогда прежде и какой больше никогда не будет.

В любом случае Тангейзер отметил и запомнил все ориентиры, нарисованные на карте Ла Фоссом, а также многие другие. Сверху город казался океаном крыш, среди которых не нашлось бы двух одинаковой высоты. Дома громоздились друг на друга, а сверху к ним пристраивались новые, как будто столицу строил ребенок, рассчитывая, что когда-нибудь его сооружение рухнет. Мох на крышах выгорел на солнце. Косые и кривые стены домов скрывали от взгляда почти все улицы, кроме двух-трех самых широких, хотя и они были не больше тридцати футов шириной. Сады, невидимые с улиц, указывали на зажиточные районы города.

Позади западной стены Латинского квартала виднелось аббатство Сен-Жермен. Другие предместья, подступавшие к городским стенам и рвам с севера и юга, представляли собой жалкое скопление убогих хижин, в которых обитали небогатые ремесленники. Остров внизу был так плотно застроен, что Сену не удавалось разглядеть даже с этой высокой точки.

На северо-востоке от особняка д’Обре в небо вздымалась крепость Тампль, штаб-квартира ордена, к которому принадлежал Тангейзер. Стены крепости были белыми, а ее главную и угловые башни венчали конические черные крыши. Замок окружал двор площадью в тридцать акров, огороженный высокой стеной с бастионами, сторожевыми башнями и рвами.

Рыцарь убрал карту и очки.

– А мы можем остаться здесь? – спросил вдруг Юсти, стоявший, прислонившись к стене. – На несколько дней? Мы принесем еду, одеяло. Никто не узнает. Да и кому какое дело?

– Превосходная мысль. Но я должен забрать свои пистолеты из дома печатника. Должен посмотреть, достаточно ли окреп Орланду для путешествия, и проверить, принесли ли тело Карлы в церковь Сан-Сесиль. – На самом деле Тангейзер сомневался в разумности предложения поляка и поэтому прибавил: – И еще я должен выяснить, почему ее убили. Эта смерть не просто несчастный случай. Ее убили специально.

– Эрви и Тибо правы, – сказал Юсти. – Меня убьют.

Он указал куда-то вниз, и Матиас, проследив за его рукой, увидел мост Нотр-Дам.

С этой высоты была видна часть западной стороны улицы. Солнечные лучи отражались от вывески «Золотой молоток». Под вывеской, спиной к двери лавки, с высоко поднятыми руками, стояли люди в черном. Их было человек восемь – явно семья. Поблизости заколыхалось знамя, а потом показался отряд милиции. После секундного замешательства милиция с внезапной яростью набросилась на людей в черном и протыкала их копьями до тех пор, пока вся семья не стала похожа на груду черных тряпок, сваленных под окном. С такого расстояния резня происходила в необычной тишине, но Тангейзер видел широко раскрытые в крике рты умирающих.

– Можно я останусь тут один? – спросил Юсти. – С Люцифером?

– Нет, – ответил иоаннит. – Надень рубашку, камзол и не забудь крест.

Он завернул за угол парапета, чтобы лучше рассмотреть северную часть города. Гревская площадь наполовину опустела. Регулярные войска и артиллерия остались на месте, но нестройные отряды милиции расходились с площади во всех направлениях.

– Хозяин? – окликнул рыцаря Грегуар.

Вернувшись, Тангейзер увидел, что мальчик указывает на столб дыма, поднимавшийся между крышами в юго-западной части левого берега. Дым был свежим – маленькое облачко висело в горячем, неподвижном воздухе и, похоже, поднималось с улицы, а не из какого-нибудь дома. Матиаса отвлек шум, доносившийся с Паперти прямо под ними.

Там царила суматоха. Уличные артисты и продавцы еды собирали свои вещи и уходили с деловитой поспешностью людей, привыкших ретироваться при угрозе неприятностей. Даже нищие оставили свои излюбленные места и жались поближе к собору.

Исход был вызван отрядом милиции, о приближении которого возвещали два барабанщика, волынщик и три знаменосца. Ряды милиции заполнили всю главную улицу, от стены до стены. Впереди шагал крупный бородатый мужчина в стальном шлеме, размахивавший алебардой в такт музыке. Остальные вооруженные люди образовали прямоугольник, протянувшийся вдоль улицы. Внутренняя часть этого прямоугольника была заполнена плененными гугенотами в характерных черных одеждах.

Среди пленников можно было найти людей любого возраста и пола – это были вытащенные из собственных домов семьи, всего человек шестьдесят или семьдесят. Некоторые пытались петь, и жалкие обрывки псалмов прорывались сквозь барабанный бой, пока древко копья не обрывало пение.

Напряженная тишина последних двух часов была лишь передышкой, но теперь это затишье подошло к концу, и приближалась буря. Словно влекомые стадным инстинктом, хотя у каждого могла быть на это и своя причина, все разновидности хищников из числа людей, населявших каждый социальный слой города, толпами двинулись на запах крови. Резня в Сен-Жермен-л’Осеруа оказалась лишь цивилизованной прелюдией, которую ограничивали воинская дисциплина и ясные политические мотивы. Тангейзер до сих пор отказывался верить, что король и его советники задумали нечто более масштабное. Государство – любое государство – ненавидит анархию. Тем не менее оно открыло дверь клетки, и теперь зверь выползал наружу…