Владимир Анин - 2000 метров над уровнем моря[= Аданешь]

— Ты лучше о себе расскажи, — сказал я. — Как вы тут устроились?

— Великолепно! Честно скажу, не ожидал. Я ведь не первый раз выезжаю. Уже успел поработать два года в Болгарии и три года в Монголии. В этот раз надеялся на какую-нибудь капстрану. Когда меня назначили в Эфиопию, я, признаться, немного огорчился. Думал, засылают за тридевять земель, в какую-то Африку. А здесь очень даже ничего. В общем, я доволен. И Алешка тоже, правда?

Алешкой он называл Алевтину.

— Очень! — откликнулась та. — И люди здесь приятные. Кстати, Женечка, я пойду, с девочками поболтаю. Ты не против?

— Нет, конечно! Иди, дорогая. Александр, — обратился Евгений ко мне, — ты уж прости, но я тоже вынужден тебя на время покинуть. Сам понимаешь, нужно пообщаться с коллегами. Ты не обидишься?

— Ну что ты! Я тут тоже пообщаюсь.

Я стал перемещаться от одной группы к другой, слушая пространные рассуждения надувшихся от важности дипломатов и абсолютно ничего не понимая. Шампанское уже стояло в горле, ни одной интересной истории, а уж тем более анекдота, я так и не услышал. Решив, наконец, что я на этом празднике лишний, подошел к Романову и попрощался. Консул, видимо, поняв причину моего бегства, виновато улыбнулся, из вежливости предложил еще немного задержаться, но когда я сослался на усталость, не стал больше настаивать. Он вызвал Семена, и тот быстро домчал меня до дому.

На душе было совсем кисло. Мои надежды на то, что светский раут поможет мне отвлечься от мрачных мыслей, не оправдались. Скорее, наоборот. Обилие дамских платьев и разнообразие парфюмерных ароматов только растревожили меня. Отчаянная тоска, навалившись, овладела всем моим существом и раздирала меня изнутри.

«Пожалуй, остается единственное средство», — подумал я и, схватив бумажник, выбежал на улицу.

Небольшой магазинчик отыскался на соседней улице. Пожилой продавец дремал за прилавком, время от времени, приоткрывая один глаз. Маленький мальчишка-уборщик, громко шмыгая носом, лениво возил по полу грязной шваброй. Я купил бутылку джина и несколько бананов. К джину как напитку я за эти несколько дней проникся самым нежным чувством. Я даже прикидывал, где я теперь буду доставать этот благословенный напиток в Москве. Ну, а страсть моя к бананам не поутихла и после того, как я ими здорово объелся. Так что такое, казалось бы, на первый взгляд, странное сочетание, было вполне логичным.

Вернувшись домой, я разделся и полез в душ — мне требовался хороший водный массаж.

«Помыться, напиться и забыться», — пронеслось в голове.

Горячие струи приятно колотили по телу. Я люблю принимать душ подолгу, когда ничто не отвлекает. Это расслабляет, успокаивает. Даже думать перестаешь. Что-то вроде медитации.

— Вот и все, Суворов, — сказал я своему отражению в зеркале, вытираясь полотенцем, — закончилось твое сафари.

Неожиданно в дверь позвонили. Кто бы это мог быть? Я обмотал полотенце вокруг пояса и пошел открывать.

Дежа вю! На пороге стояла Аданешь. Правда, сейчас она улыбалась, а не была такой серьезной, как во время нашей первой встречи. В руках у нее была бутылка джина «Гордонс» и гроздь бананов.

— Я, наверное, зря это делаю, — сказала Аданешь.

— Наверное, — сказал я и протянул к ней руки.

Полотенце упало на пол, и я остался в чем мать родила. Аданешь засмеялась.

— Последние дни ты что-то часто предстаешь предо мной в таком виде. Это, наверное, знак! — сказала она и шагнула в квартиру.

Рано утром за мной заехал невыспавшийся и мрачный Мордовцев, чтобы отвезти в аэропорт. Он был очень удивлен, увидев в квартире постороннюю женщину, да еще и эфиопку. Мы с Аданешь как раз сели завтракать.

— Стас, познакомься, — сказал я. — Это…

— Лейтенант Аданешь Тамерат, — сказала та, протягивая руку.

Мордовцев оторопело пожал ее.

— Лейтенант Стас… то есть, Мордовцев. А вы…

— Аданешь оказала мне огромную помощь, — сказал я. — Даже, не побоюсь этого слова, неоценимую помощь в выполнении очень ответственного задания государственной важности.

— Ну, не надо преувеличивать, — улыбнулась Аданешь.

— Государственную важность невозможно преувеличить, — возразил я. Мне было забавно наблюдать за реакцией Мордовцева. — Государственная важность — самая важная из всех важностей. Правда, Стас?

Тот неопределенно кивнул, явно не понимая, о чем я тут говорю.

— Я не про важность, а про неоценимую помощь, — рассмеялась Аданешь. — И что это вы Александр так гостя с порога информацией нагружаете? Может, человек устал, есть-пить хочет.

Мордовцев, наконец, немного расслабился. Он попросил чаю, так как не успел позавтракать дома, боялся опоздать. А оказывается времени еще — вагон. Пришлось кормить его завтраком. Аданешь вызвалась поухаживать за гостем, а я отправился в спальню. Не зажигая свет, чтобы не привлекать внимание Мордовцева к подозрительному беспорядку, я быстро сгреб все, что попалось под руки в чемодан, в том числе и бутылку джина — ведь у нас вчера оказалось аж две.

— Я готов, — сообщил я, выйдя из спальни.

Раскрасневшийся от горячего чая, смущенный вниманием Аданешь, Мордовцев подхватил мой чемодан и засеменил к выходу. Однако стоявшая на полу пустая бутылка из-под джина не ускользнула от его взгляда, и он все же бросил на меня подозрительный взгляд, выходя из квартиры.

Возле аэропорта нас уже ждала семья Романовых. Семен, водитель консула, стоял рядом и улыбался. Видимо больше всего на свете он радовался тому, что, наконец, избавился от главного своего раздражителя — несносной девчонки, дочери консула. Чуть поодаль, стараясь не привлекать внимания, стояли трое мужчин. В одном из них я сразу узнал полковника Маркоса Габра. Он незаметно кивнул мне, и я также незаметно ответил на его приветствие. Наташа, увидев нас, подбежала и обняла Аданешь. Слава Богу, Мордовцев, который замешкался у машины, не видел этой сцены, а то бы замучил вопросами, откуда Аданешь знает консульскую дочку.

— Ты все-таки пришла!

— Я ведь обещала. Неужели ты могла подумать, что я не сдержу слово? — изображая обиду, ответила Аданешь.

— Нет, но я все равно волновалась, — сказала Наташа и шепотом спросила: — Ты с ним приехала? Молодец! — воскликнула она, выпуская ее из своих объятий, и повернулась ко мне: — А ты, значит, летишь со мной?

— Наташа! — немного хмурясь, сказал Романов. — Разве можно говорить «ты» взрослым людям? Александру Васильевичу это может не понравиться.

— Пап, а разве друзьям говорят «вы»? — искренне удивляясь, спросила Наташа. — Мы ведь друзья, так? — обратилась она ко мне за поддержкой.

— Так, — ответил я, погладив ее по голове.

— А вот нежностей не надо, — гордо сказала она. — Вдруг я еще влюблюсь в тебя. Ты ведь мой герой-спаситель!