Владимир Анин - 2000 метров над уровнем моря[= Аданешь]

— А у вас разве разрешено многоженство?

— Берхану — мусульманин. А вообще, ему наплевать на все запреты, даже если бы они существовали. Вы допили?

— Да. — Я поставил пустой стакан на столик.

— Мамо! — позвала Аданешь мальчишку-официанта.

— Вы с ним знакомы? — удивился я.

— Нет, что вы. Просто так называют всех мальчиков, имени которых вы не знаете. Универсальное имя, или что-то в этом роде.

Мы расплатились и вышли на улицу.

— У меня машина, — сказала Аданешь, показывая на припаркованный у дома «Мустанг».

— Неплохо! — воскликнул я.

— Мой папа — министр, — словно извиняясь, сказала Аданешь.

— А муж? — ехидно спросил я.

— Я не замужем. Мне двадцать четыре года. Получила образование в Москве, поэтому хорошо говорю по-русски, — выпалила Аданешь. — Еще вопросы будут?

Она пристально посмотрела мне в глаза. Я смутился и, пожав плечами, молча сел в машину.

На перекрестке к нам подлетела толпа мальчишек и наперебой стала что-то кричать, а один из них даже попытался спеть жалобную песенку.

— У вас мелочь есть, — спросила Аданешь.

Я покачал головой.

— Зыр-зыр еллам, — крикнула она в окно, и мальчишки нехотя отстали.

— Что это значит? — полюбопытствовал я.

— «Мелочи нет».

Мы въехали в квартал, сплошь состоящий из бесчисленных лавчонок, больших и маленьких, старых, покосившихся, и новеньких, совсем недавно построенных. Толпы людей медленно плыли по узким проулкам. Словно гигантский живой организм, рынок шевелился, наполняя окрестности гулом тысяч голосов.

— Маркат очень большой, — предупредила Аданешь. — Вы знаете, куда идти?

К нам подбежал грязный сопливый мальчишка в лохмотьях.

— Забанья? — крикнул он.

— Иши, — ответила Аданешь. — Сторож. Машину покараулит, — пояснила она мне.

— А что такое «иши»?

Аданешь рассмеялась.

— «Иши» — это значит «хорошо» или «ладно». В общем, выражение согласия. Ну что, идем?

— Иши, — ответил я.

На рынке мы довольно быстро отыскали нужного лоточника. Помогла карта, нарисованная Семеном. Молодой парень, по имени Тулу, сначала не хотел с нами разговаривать, но когда Аданешь показала ему мятую купюру достоинством в пятьдесят быр — так называются эфиопские деньги, — он позвал нас в каморку за прилавком и с жаром стал что-то шептать моей спутнице, время от времени, замолкая и прислушиваясь. Аданешь внимала не перебивая, а когда Тулу закончил, сунула ему в руку купюру и, кивнув мне, вышла.

— Дело — дрянь, — сказала она, когда мы возвращались к машине. — Похоже, мои самые худшие предположения оправдались, и за этим действительно стоит Берхану.

— Почему вы так решили? Это вам торговец сказал?

— Не совсем. Он сказал, что в тот же день на рынке пропали еще две или три девочки. Местные.

— А разве их не мог похитить кто-нибудь другой?

— Александр… Простите, Саша, если здесь людей похищают, то только по указке одного человека — Берхану. По крайней мере, пока было именно так. Надо купить что-нибудь в дорогу.

— В дорогу? — переспросил я.

— Часах в пяти езды отсюда находится озеро Лангано. Тулу сказал, что там, в деревне Лама, располагается один из подпольных складов Берхану. Я не уверена, сможем ли мы его там застать, но, по крайней мере, на какую-то информацию можно рассчитывать. В любом случае, это пока единственная ниточка. Кстати, надо заехать к нам в управление и сделать вам вид на жительство, а то в дороге могут возникнуть проблемы.

Аданешь остановилась возле лотка с всевозможными сумками.

— Давайте купим пару рюкзаков или дорожных сумок, — предложила она. — На всякий случай. Тем более, мне мелочь нужна, чтобы расплатиться с забаньей.

Я удивленно поднял брови.

— С мальчишкой, который машину сторожит, — пояснила Аданешь, увидев мое замешательство.

В управлении пришлось проторчать почти час, пока, наконец, мне вынесли бумажку, испещренную эфиопской вязью, среди которой только в одном месте мое имя было вписано латинскими буквами. Наспех сделанная фотография получилась ужасной, но моя физиономия на ней была узнаваема, а это главное.

Потом мы заскочили в небольшой магазинчик, где Аданешь набрала целую корзину продуктов, а меня попросила взять несколько больших, литровых, бутылок местной минеральной воды «Амбо». Я решил прихватить еще бутылочку вина, так, на всякий случай. Должен признаться, что даже эта небольшая лавчонка приятно поразила меня изобилием продуктов, а в особенности фруктов и овощей. Москва семидесятых хоть и считалась вполне обеспеченным городом, но теперь явно проигрывала в моих глазах даже Эфиопии. Стыдно признаться, но это было именно так. Сперва рынок «маркат», где я был наповал сражен количеством продаваемого и покупаемого, мои югославские джинсы совершенно не смотрелись на фоне подделок а-ля «Ли» или «Левайс». В глазах рябило от сотен тысяч шмоток. Я даже попытался представить реакцию какой-нибудь своей подружки, хотя бы Вероники, попади она сюда.

И, наконец — продуктовая лавка с ее, не поддающимся перечислению, ассортиментом витаминосодержащих вкуснот. Особое чувство я испытал, увидев гигантскую гроздь бананов. Совсем недавно, буквально за месяц до моего отлета из Москвы, я наткнулся по дороге домой на очередь за бананами. Раз в год этот экзотический фрукт завозили к нам в овощную палатку на улице Обручева, и я каждый раз заставлял себя отстаивать полтора, а то и два часа с тем, чтобы побаловать себя бананчиками, к которым с детства питал слабость. На этот раз я проторчал в очереди два с половиной часа и — надо же такому случиться! — последние два зеленых банана достались стоявшей прямо передо мной толстой тетке. Я просто готов был взорваться — потерять уйму времени, и ради чего? Чтобы лицезреть гордый оскал толстухи победно размахивающей последней парой бананов перед носом у озлобленной очереди.

И вот теперь я дорвался. Я схватил дюжину бананов и потащил их к кассе. Аданешь удивленно взглянула на меня, но вежливо промолчала. Уже в машине, когда мы отъехали от магазина, она осторожно спросила, зачем мне столько, и я поведал ей грустную историю о своей неразделенной любви к бананам.

— Сочувствую, — сказала Аданешь, поглядывая на меня, очищавшего к тому времени уже пятый банан. — Я, конечно, хорошо знакома с этим, все-таки пять лет прожила в Москве. Но меня все же волнует один вопрос — вы не лопнете?

Она рассмеялась, а я улыбнулся и пообещал Аданешь, что обязательно остановлюсь вовремя.

— Кстати, вы не сочтете меня слишком любопытным, если я позволю себе поинтересоваться, в каком институте вы учились? — спросил я.

— Ну, почему же? Я окончила Университет имени Патриса Лумумбы, медицинский факультет.

— Не может быть! — воскликнул я.