Николай Панов - В океане

Так он и стал бы их ждать! — сказал Агеев. — Ясно — на подлодку ушел… Разрешите вопрос задать? — шагнул он вперед, когда замолчал Олсен.

Спрашивайте! — сказал Сливин.

Мы, товарищ капитан первого ранга, как было приказано, на берег не сходили, не могли с теми норвегами поговорить. А хорошо бы узнать — какой он с виду, диверсант этот. В морской форме или нет? Чем, так сказать, выделялся?

Андросов перевел слова Агеева. Лоцман коротко ответил.

— Нет, он не был в морской форме… — переводил Андросов, и мичман понимающе кивнул. — Был он одет, как рыбак… Наружность невидная… Лица его не запомнили. Говорят, был невысокого роста, но сильный. Потому и не смогли они его задержать, что не ожидали в нем такой силы.

Мичман кивнул снова. Слегка наклонив голову, Сливин слушал, что говорит, обращаясь к нему, Олсен.

— Нет, товарищ Олсен, мы не будем ждать результатов расследования, — сказал наконец Сливин. — Это дело местных властей, а когда еще они доберутся до маяка. Конечно, доложим кому полагается, но пока наша задача — скорей закончить буксировку.

Он повернулся к матросам.

Каждое наше промедление в пути — выигрыш для врага, товарищи! Давайте же так закончим проводку, чтобы показать всему миру, что никакие трудности не собьют русского моряка с намеченного курса!.. Вам, Сергей Никитич, придется на ледокол с нами идти. Примете на себя обязанности боцмана «Прончищева». Птицын в лазарет слег.

Временно переходить, товарищ капитан первого ранга?

До конца плавания перейдете. Личные вещи вам собирать долго?

Имущество мое небольшое. Разрешите исполнять?

— Идите. Жду вас у шлюпки. Сергей Никитич исчез в люке баржи.

— Вот и объяснение, товарищи, как хотели они расправиться с нами, — говорил Сливин окружившим его морякам…

В барже Агеев действовал с обычной стремительной аккуратностью.

Пряча в чемодан маленькое зеркальце для бритья, несколько мгновений всматривался он в отражение своего красно-коричневого круглого лица. Спокойное, как всегда, лицо. Еще недавно так радовался бы, получив приказ перебазироваться на «Прончищев». А теперь мысли всецело заняты другим. «Каждое промедление в пути — выигрыш для врага», — сказал капитан первого ранга. С особой ясностью встала в уме вся цель связанных с буксировкой непонятных событий.

Он вышел из кубрика с потертым чемоданом в одной руке, с шинелью, затянутой в ремни, в другой. Ромашкин и Щербаков, ждавшие у борта баржи, подхватили вещи, понесли к шлюпке. Когда Сергей Никитич спрыгивал на стапель-палубу, его услужливо поддержал Мосин. Все матросы дока глядели на своего боцмана, шагнувшего к шлюпке.

Ну смотри, Ромашкин, не осрами! — с чувством сказал Агеев. — Заместителем моим здесь остаешься. А вы, Щербаков, когда придем в базу, доложите мне, обижал вас Мосин или нет, — улыбнулся он одними глазами.

Да мы, товарищ главный боцман, давно с ним друзья! — растроганно сказал Щербаков.

Гребцы уже приняли чемодан и шинель, боцман спрыгнул в шлюпку, положил руку на румпель.

Шли минуты горячего морского труда. Вступив на палубу «Прончищева», забросив вещи в каюту, Сергей Никитич с головой ушел в этот труд, а все вспоминались ему прощальные слова друзей с дока…

Стоя на носу ледокола, боцман немного пригнулся, верхние пуговицы его рабочего кителя отстегнулись, выглядывали сине-белые полосы тельняшки. Но сейчас боцман не замечал этих непорядков в одежде. Он был целиком захвачен работой.

Недавно прошедший у борта «Прончищева» «Пингвин» развел большую волну. Бросательный конец, поданный с юта «Пингвина», не долетел до палубы ледокола, упал в море. Боцман успел заметить — матрос с бросательным концом слишком перегнулся через борт, не мог хорошо подать конец из-за неправильного положения тела.

— Свешиваться за борт не нужно, замах лучше будет! — крикнул Агеев вслед маленькому кораблю. И теперь, когда «Пингвин» снова подходил к ледоколу, заметил еще издали, что его совет принят: длиннорукий матрос, держащий «на товсь» широкий моток тонкого троса, правильно стоит у борта.

Низкий черный «Пингвин» прошел почти вплотную у носа ледокола. Бросательный конец, отяжелевший от влаги, просвистел в воздухе, коснулся палубы «Прончищева».

Прежде чем он успел соскользнуть, мичман подхватил его, потянул из воды прикрепленный к нему пеньковый проводник. И стальной трос, подтягиваемый десятками рук, пополз на палубу вслед за пеньковым.

На кораблях кружились электрошпили, сгибались и выпрямлялись спины моряков.

Мичман, смотрите, чтоб слабина была! — кричал в рупор с мостика Сливин.

Есть! — отвечал Агеев.

Вира! — выкрикивал Агеев команду, привычную еще со времен работы на гражданских кораблях.

Снаружи тросов стоять! — предупреждал он моряков, без достаточной осторожности работавших на баке.

Семафор на док — по местам стоять, с якоря сниматься! — скомандовал наконец Сливин. Снял фуражку, под холодным ветром вытер вспотевший лоб.

Жуков писал флажками над качающимся, серым с просинью океаном, в бессолнечном свете задернутого тучами неба.

Было видно, как взлетел над доковой башней, забился на ветру белый круг на длинном красном полотнище — ответный вымпел «ясно вижу».

Лоцман Олсен сосредоточенно шагал по мостику ледокола.

Курнаков вышел из штурманской рубки, стоял прямой, молчаливый. Все в штурманском хозяйстве готово к продолжению похода.

Над неподвижно стоящим доком стал вздыматься металлический гром. Было видно, как вползают из воды на палубу черные звенья якорных цепей.

«Не подвел Ромашкин. Времени не теряет, славно разворачивается с якорь-цепями», — подумал главный боцман.

Кружилась широкая стальная катушка носового шпиля.

Смычки якорь-цепи с грохотом струились на палубу ледокола.

Матрос с шлангом в руках обмывал цепь, из клюза обрушивалась за борт плотная водяная струя.

«Пингвин» качался неподалеку на волнах. Трос, соединивший его с «Прончищевым», уходил провисающей частью в глубь океана.

Чист якорь! — крикнул Агеев в мегафон на мостик.

Чист якорь! — доложил старший помощник капитану Потапову.

— Стоп шпиль! — скомандовал старший помощник. Караван двинулся в сторону шхер. Проплывали мимо хмурые очертания острова Скумкам.

Агеев не торопясь шел на корму. Открылась дверь палубной надстройки. Наружу нетвердо шагнул, оперся на поручни похудевший, белеющий забинтованной головой Фролов.

Сейчас же вернитесь! — строго сказала Ракитина, выйдя на палубу следом.

Да я, Танечка, только на минутку. Ветра морского понюхать. Сил нет больше киснуть в каюте!

Фролов глубоко дышал, жадно смотрел в океанскую даль.

Дайте хоть прочесть, что там с дока пишут…