Уилбур Смит - Птица не упадет

— Отец, ты чудо.

Она закатила глаза, но Шон Кортни уже не слушал, он подошел к Марку, схватил его за руку и так сжал, что захрустели кости; Марк едва успел опомниться и ответить на пожатие.

— Эти глаза, — смеялся Шон. — Ты очень изменился с того дня, вернее, с той ночи…

Его смех замер, он вспомнил мальчика на носилках, бледного, умирающего, перемазанного грязью и кровью, услышал собственный голос: «Он умер». Он отогнал эту картину.

— Как ты теперь, мой мальчик?

— Все хорошо, сэр.

— Не думал, что ты выживешь. — Шон внимательно посмотрел на него. — Я полагал, ты с развернутыми знаменами идешь ко дну. Сколько получил?

— Две, сэр, в верхнюю часть спины.

— Почетные шрамы, мой мальчик, как-нибудь сравним свои отметины. — Потом Кортни опять грозно нахмурился. — Висюльку получил?

— Да, сэр.

— Хорошо, а то в этой армии ни в чем нельзя быть уверенным. Я в тот же вечер написал представление, но человек предполагает, а судьба располагает. Что тебе дали?

— Медаль «За заслуги», сэр. Мне ее вручили в госпитале в Англии.

— Отлично! Это хорошо, — кивнул он, выпустил руку Марка и снова повернулся к девушке. — Дорогая, этот джентльмен был со мной во Франции.

— Очень приятно. — Она, не глядя на них, коснулась пальцем фигурки на радиаторе. — Как ты думаешь, мы можем сейчас проехаться, папа?

Марк торопливо открыл заднюю дверцу.

— Я поведу, — сказала девушка и подождала, пока он откроет дверцу со стороны шофера.

— Кнопка стартера здесь, — объяснил Марк.

— Спасибо, я знаю. Садитесь назад, пожалуйста.

Машину она вела по-мужски, очень быстро, но искусно, лихо срезая углы и используя коробку скоростей для торможения, выключая педалью сцепление, уверенно работая переключателем. Генерал сидел рядом с ней, расправив плечи, как молодой человек.

— Не гони так, — ворчал он, но его свирепый тон полностью противоречил ласковой улыбке, с какой он смотрел на дочь.

— А ты не суетись так, папочка, — отвечала она со смехом; этот смех продолжал звучать в ушах Марка, когда она развернула мощную машину и вписала ее в следующий поворот.

— Мало я тебя бил в детстве.

— Ну, сейчас уже поздно.

Свободной рукой она коснулась его щеки.

— Не рассчитывайте на это, барышня, ох, не рассчитывайте.

С деланным отчаянием качая головой, но восхищенно глядя на дочь, генерал выбрался из машины и снова проницательно взглянул на Марка.

— Ты не приходишь на еженедельные встречи.

— Нет, сэр.

— Всего час, вечером по пятницам. Полчаса упражнений, потом лекция.

— Да, сэр.

— Прекрасное развлечение. Поддерживает дух, хотя нас объединили с другими частями.

— Да, сэр.

— Я там командую, — усмехнулся Шон. — От меня не так легко избавиться.

— Конечно, сэр.

— У нас ежемесячно проводятся стрельбы, с призами, а потом барбекю.

— Правда, сэр?

— В этом году мы посылаем команду стрелков на Кубок Африки, все расходы за наш счет. Отличная возможность для счастливчиков, которые попадут в команду.

— Не сомневаюсь, генерал.

Шон ждал продолжения, но Марк молчал. Он не мог встретиться со свирепым требовательным взглядом генерала и потому стал смотреть на лицо девушки в зеркале заднего обзора.

Она внимательно, с непроницаемым выражением, возможно, с презрением, а может быть забавляясь, или движимая другим, гораздо более интригующим и опасным чувством, наблюдала за ним. На краткий миг их взгляды встретились, и девушка тотчас повернула голову на изящной шее. Темные волосы откинуло с шеи; там, на границе со светлой кожей, они оказались мягкими и шелковистыми, крошечный их завиток за маленьким ухом напоминал вопросительный знак.

У Марка появилось безумное желание наклониться вперед и прижаться губами к этому месту. Эта мысль словно удар отозвалась в его промежности, и он почувствовал, как натянуты его нервы. И неожиданно понял, что влюблен.

— Я хочу выиграть этот кубок, — негромко сказал генерал, наблюдая за ним. — Наша бригада еще никогда его не выигрывала.

— С меня, пожалуй, хватит мундиров и войн, генерал. — Марк заставил себя оторвать взгляд от девушки и посмотреть на генерала. — Но желаю вам удачи.

Шофер держал открытой дверцу «роллса» «Серебряный призрак». Шон Кортни сел рядом с дочерью, поднял правую руку в коротком, почти военном приветствии молодому человеку на тротуаре, и машина плавно тронулась.

Едва они остались одни, дочь радостно, по-девичьи, запищала и обеими руками обняла отца за шею, взлохматив ему волосы и растопив сердце своими поцелуями.

— Папулечка, ты меня балуешь!

— Да, балую.

— Ирена позеленеет от зависти и свернется, как анчоус. Я люблю тебя, мой добрый, чудный папочка! Ирене отец никогда не покупал «кадиллак».

— Мне нравится этот парень, он умен.

— Продавец? Да я его почти не заметила.

Она разжала руки и откинулась на спинку сиденья.

— У него есть характер. — Шон помолчал, снова вспоминая, как во Франции на изрытый снарядами холм бесшумно падал снег. — Есть характер и ум — достаточно, чтобы заниматься чем-нибудь поважнее продажи машин. — Тут он озорно улыбнулся и так помолодел, что мог сойти за ее брата. — Мне приятно будет посмотреть в лицо Гамильтону, когда мы отберем у него Кубок Африки.

Буря Кортни, сидя рядом с отцом и по-прежнему держа его под руку, молчала и раздумывала о том, что встревожило ее в этом Марке Андерсе. Глаза, решила она, желтые глаза, спокойные, но внимательные, плывущие, как две золотые луны.

Перед белыми воротами Марк невольно остановил большую машину. Ворота на двух высоких колоннах, оштукатуренные, белые, чистые, и на каждом столбе зулусское название этого места — ЭМОЙЕНИ, отличное охотничье название, «место ветра», на холме над Дурбаном, где в жаркие летние месяцы с моря дуют прохладные ветра.

Металлические створки ворот сейчас были открыты. Марк миновал железную решетку, которая мешает копытным заходить на территорию или покидать ее, проехал по мягкому изгибу подъездной дороги из гладких, тщательно вымытых желтых камней, мимо больших клумб цветущих канн. На каждой клумбе были посажены цветки одного цвета, алые, желтые или белые, ослепительные на ярком солнце, а за ними расстилались роскошные газоны с тропической зеленью, подстриженные и гладкие, как ковер, с купами местных деревьев, которые, очевидно, пощадили за их размер, красоту или необычную форму.

Деревья были перевиты лианами; на глазах у Марка маленькая серо-голубая мартышка легко спустилась по одной из этих живых веревок и, по-кошачьи выгнув спину, высоко задрав длинный хвост, пробежала по открытой лужайке, добралась до следующей рощицы, взлетела на самые верхние ветки и оттуда закричала на медленно движущуюся машину.