Уилбур Смит - Птица не упадет

Но в то, что он такой маленький, верилось с трудом. В нем чувствовались огромная жизненная сила и властность, которым противоречил высокий тонкий голос, когда он ответил:

— Мало что доставит мне равное удовольствие. Вы оказываете мне честь. Он словно стал массивнее в своем кресле, так велико было его воздействие на окружающих.

— Честь оказываете вы мне, — серьезно ответил полковник Гаррик Кортни, сидевший на противоположной стороне стола, и слегка поклонился.

Шон с любовью смотрел на брата. «Бедный Гаррик», — подумал он и почувствовал укол вины. Казалось привычным думать о нем так. Сейчас он стар и хрупок, сутул, сед и как-то высох, так что кажется меньше даже сидящего напротив него маленького человека.

— Название уже есть? — спросил Ян Сматс.

— Я думаю назвать книгу «Молодые орлы». Надеюсь, вы не сочтете такое название слишком мелодраматичным для истории Королевских военно-воздушных сил.

— Ни в коем случае, — ответил Сматс. — Я нахожу его превосходным.

«Бедный Гаррик», — снова подумал Шон. После гибели Майкла только книга заполняла ужасную пустоту, оставленную этой потерей; но и книга не помешала Гаррику постареть. Конечно, книга — это память о Майкле, дань большой любви.

«Посвящается капитану Майклу Кортни, кавалеру ордена „За летные боевые заслуги“, одному их тех молодых орлов, которые больше никогда не полетят».

Шон почувствовал, как оживает его собственное горе, и с видимым усилием подавил его.

Жена заметила это усилие и с другого края стола нашла его глаза своими. «Как хорошо она изучила меня за эти годы, как верно умеет читать мои чувства», — подумал Шон. Руфь сочувственно улыбнулась и увидела, как он отозвался: широкие плечи распрямились, заросший подбородок стал тверже, и Шон улыбнулся ей в ответ.

Она искусно изменила настроение собравшихся.

— Генерал Сматс обещал сегодня пройтись со мной по саду, Гаррик, и посоветовать, где посадить протеи, которые он принес со Столовой горы. Вы ведь тоже опытный ботаник. Не хотите присоединиться к нам?

— Как я уже предупредил вас, моя дорогая Руфь, — сказал Ян Сматс своим негромким, но властным голосом, — я не слишком рассчитываю, что они примутся.

— Разве что рядом с лавандой, если мы найдем подходящее прохладное и сухое место, — вставил Гаррик, и сразу началось оживленное обсуждение, вызванное Руфью так искусно, словно она вообще не вмешивалась.

Шон остановился на пороге своего кабинета и долгим любовным взглядом обвел комнату. В это святилище он неизменно входил с большим удовольствием.

Стеклянная дверь открывалась на клумбы с цветами и дымчатые струи фонтанов, но толстые стены сохраняли в этой комнате прохладу даже в жаркий летний полдень.

Шон подошел к столу, темному, полированному, массивному, который блестел даже в полутьме, и сел во вращающееся кресло, чувствуя, как растягивается под его тяжестью кожа обивки.

Сегодняшняя почта была аккуратно сложена на серебряном подносе справа, и при виде этой стопки он вздохнул. Хотя старший клерк в его городской конторе тщательно отбирал почту, генерала ждало не меньше ста конвертов.

Он оттягивал момент, чуть поворачивая кресло и разглядывая кабинет. Трудно поверить, что он создан и обставлен женщиной. Эта женщина должна очень любить и хорошо знать мужа, чтобы предугадывать малейшие его желания и капризы.

Большинство книг переплетено в зеленую кожу, на корешках оттиснут золотой лист с гербом Шона. Исключение составляют три высоких, до потолка, стеллажа, на которых расставлены первые издания книг об Африке. Книгопродавец в Лондоне и еще один в Амстердаме получили от Шона карт-бланш на поиск этих сокровищ. Здесь были первые издания с автографами Стенли, Ливингстона, Корнуоллиса Харриса, Берчелла, Мунро и почти всех других африканских путешественников и охотников, когда-либо написавших и опубликовавших книги.

На темных панелях стен между полками — множество картин ранних африканских художников; работы Бейнса сверкают, как драгоценности, яркими красками, поражая наивным, почти детским изображением животных и пейзажей. Одна из этих картин помещена в раму из родезийского красного дерева с выгравированной надписью «Моему другу Дэвиду Ливингстону от Томаса Бейнса». Такие связи с историей и прошлым всегда согревали душу Шона, доставляли ему удовольствие, и он отдыхал, любуясь ими.

Глубокий ковер глушил шаги, но Шона предупредил о появлении жены легкий аромат духов, и он обернулся. Она стояла за креслом, все еще по-девичьи стройная и прямая.

— Я думал, ты пошла с Гарри и Яном.

Руфь снова улыбнулась; она казалась такой же молодой и прекрасной, как и много лет назад, когда они впервые встретились. Прохладный полумрак кабинета скрывал тонкие морщинки в углах ее глаз и на шее, свет блестел на серебряных прядях в ее темных волосах, забранных назад и перехваченных на шее лентой.

— Они меня ждут, но я улизнула на минутку, убедиться, что у тебя есть все необходимое.

Она улыбнулась ему, выбрала сигару из серебряного хьюмидора и начала готовить ее.

— Мне понадобится час или два, — ответил он, взглянув на груду почты.

— Честно говоря, тебе нужен помощник.

Она тщательно обрезала сигару. Он хмыкнул.

— Невозможно доверять нынешним молодым людям.

Она легко рассмеялась и вставила сигару ему в губы.

— Ты говоришь как древний пророк. — Она зажгла спичку и подождала, пока прогорит сера, прежде чем поднести огонь к сигаре. — Недоверие к молодежи — признак старости.

— Пока ты со мной, я буду вечно молод, — ответил он, все еще смущаясь после стольких лет, когда говорил ей комплименты, и Руфь почувствовала, как сжимается ее сердце: она знала, каких усилий ему это стоило.

Руфь наклонилась и поцеловала мужа в щеку. С силой и стремительностью, которые по-прежнему поражали ее, мускулистая рука обняла Руфь за талию, и Шон усадил ее к себе на колени.

— Знаешь, что бывает с современными барышнями?

Он улыбнулся, и его глаза злорадно сощурились.

— Шон! — возразила она с деланным ужасом. — Слуги! Гости!

Она вырвалась из его объятий, чувствуя на губах тепло и влагу поцелуя, щекотку усов, вкус сигары, и торопливо поправила платье и волосы.

— Какая я дура! — Она печально покачала головой. — Всегда так тебе доверяю.

И они улыбнулись друг другу, на мгновение забывшись в своей любви.

— Гости! — вдруг вспомнила она и прижала руку ко рту. — Можно я накрою чай в четыре? Мы будем пить его у озера. Сегодня прекрасный день.

Когда она ушла, Шон еще целую минуту смотрел ей вслед через пустые двери, выходящие в сад.

Потом вздохнул, довольный, и пододвинул к себе поднос с почтой.

Работал он быстро, но внимательно, писал карандашом на каждом письме инструкции и подписывал их буквой «Ш». «Нет, — решил он, — так недостаточно вежливо. Лучше „Ш. К.“».