Уилбур Смит - Когда пируют львы

– Оле! – сухо зааплодировал Дафф.

Шон надел брюки и сел, чтобы обуться.

– У тебя сегодня хорошее настроение, – сказал он Даффу.

– Я только что вырвался из урагана чувств!

– В чем дело?

– Канди хочет венчаться.

– Неужели это так плохо?

– Да, нехорошо.

– Почему?

– У тебя такая короткая память?

– Ах, ты про свою первую жену?

– Совершенно верно, про первую жену.

– Ты рассказал о ней Канди?

– Милостивый Боже, конечно, нет!

Дафф пришел в ужас.

– Да, я понимаю твои затруднения. А муж Канди? Разве это не уравнивает ваш счет?

– Нет – он-то на небесах.

– Что ж, это удобно. Кто-нибудь еще знает, что ты был женат?

Дафф отрицательно покачал головой.

– А Франсуа?

– Я никогда ему не говорил.

– Так в чем же дело? Отправляйся с нею в церковь и венчайся.

Дафф смотрел неуверенно.

– Я не возражаю против второго брака в ратуше – там я обману только нескольких пожилых голландцев, – но идти в церковь…

Дафф покачал головой.

– Да ведь знать буду только я, – сказал Шон.

– Ты – и самый главный.

– Дафф! – Шон улыбался. – Дафф, мальчик мой, тебя терзают угрызения совести, это поразительно!

Дафф поерзал на стуле.

– Дай подумать. – Шон театрально схватился за голову. – Да, да, вижу, решение зреет.

– Говори, не томи.

Дафф выпрямился на стуле.

– Иди к Канди и скажи, что все устроено – ты не только обвенчаешься с ней, но и построишь для этого собственную церковь.

– Замечательно, – саркастически сказал Дафф. – Это разрешит все мои трудности?

– Позволь мне закончить. – Шон начал заполнять свой серебряный портсигар. – Ты скажешь ей, что хочешь также гражданскую церемонию, как делают все известные люди. Скажи, это ей понравится.

– Я все еще не понимаю.

– Когда ты построишь свою церковь в «Ксанаду», мы найдем приличного на вид парня, оденем на него белый воротничок и научим правильным словам. Это сделает Канди счастливой. Сразу после службы священник уедет в Кейптаун. А ты отведешь Канди в ратушу, и это сделает счастливым тебя.

Дафф недоумевал, потом постепенно заулыбался.

– Гений, настоящий гений!

Шон застегивал жилет.

– Не стоит благодарности. А теперь прошу извинить, меня ждет работа. Кто-то ведь должен зарабатывать, чтобы воплощать твои странные фантазии.

Шон надел пальто, взял трость и взмахнул ею. Золотая рукоятка придавала ей вес дробовика. Шелк на коже, запах лавра в волосах – от всего этого Шон чувствовал себя увереннее.

Он спустился по лестнице. Мбежане уже привел коляску во двор гостиницы. Коляска слегка накренилась под тяжестью Шона, и кожаные сиденья приняли его в свои мягкие объятия. Он закурил свою первую за день сигару, и Мбежане улыбнулся ему.

– Я вижу тебя, нкози.

– И я вижу тебя, Мбежане. Что это за шишка у тебя на голове?

– Нкози, я был немного пьян, иначе эта обезьяна из Басуто не сумела бы дотронуться до меня своей боевой дубинкой.

Мбежане вывел коляску со двора на улицу.

– Из-за чего вы дрались?

Мбежане пожал плечами.

– Разве мужчине нужен повод, чтобы подраться? Как обычно. Но мне помнится, дело было в женщине, – сказал Мбежане.

– Ну, это обычное дело. И кто же победил?

– У этого парня пошла кровь, и друзья увели его. А когда я уходил, женщина улыбалась во сне.

Шон рассмеялся и посмотрел на широкую холмистую равнину спины Мбежане. Определенно нехорошо. Шон надеялся, что его секретарь не забыл поговорить с портным. Они остановились у входа в контору. Один из клерков торопливо сбежал с веранды и открыл дверцу коляски.

– Доброе утро, мистер Кортни.

Шон поднялся по ступенькам – клерк сопровождал его, как охотничья собака.

– Доброе утро, мистер Кортни, – вежливый хор из-за многочисленных столиков в главном зале конторы.

Шон помахал им тростью и прошел в свой кабинет. Собственный портрет улыбнулся ему со стены над камином, и Шон подмигнул ему.

– Что у нас сегодня утром, Джонсон?

– Регистрации, сэр, и оплата чеков, сэр, и отчеты инженеров о развитии производства, сэр, и…

Джонсон, седоволосый маленький человек в шерстяном пальто, которое всегда кажется грязным; каждое «сэр» он сопровождал легким поклоном. Работал он великолепно, поэтому Шон его и нанял – но это вовсе не значило, что Джонсон ему нравился.

– У вас живот болит, Джонсон?

– Нет, сэр.

– Тогда ради бога, стойте прямо.

Джонсон выпрямился.

– А теперь давайте по порядку.

Шон опустился в кресло. Это время дня отводится самой скучной работе. Шон ненавидел работу с бумагами и занимался ею с мрачной сосредоточенностью, изредка проверяя длинные ряды чисел, стараясь соотнести имена и лица с сомнительными требованиями, которые показались ему чрезмерными, пока наконец не расписался в местах, отмеченных Джонсоном крестиками, и не бросил перо на стол.

– Что еще?

– Встреча с мистером Максвеллом из банка в двенадцать тридцать, сэр.

– Еще?

– В час – агент братьев Брук, а сразу за ним мистер Макдугалл, сэр, затем вас ожидают на шахте «Глубокая Канди».

– Спасибо, Джонсон, если произойдет что-нибудь чрезвычайное, я, как всегда, утром буду на бирже.

– Хорошо, мистер Кортни. И вот, последнее.

Джонсон показал на коричневый бумажный пакет на диване у противоположной стены.

– От вашего портного.

– Ага! – Шон улыбнулся. – Пришлите сюда моего слугу.

Он подошел и развернул пакет. Через несколько минут в дверях показался Мбежане.

– Нкози?

– Мбежане, это твоя новая ливрея. – Он показал на одежду, разложенную на диване. Мбежане посмотрел на темно-бордовую с золотом ливрею, и его лицо застыло. – Давай надевай, хочу посмотреть, как ты выглядишь.

Мбежане подошел к дивану и взял куртку.

– Это мне?

– Да, надевай.

Шон рассмеялся.

Мбежане поколебался, потом распустил набедренную повязку, и она упала на пол. Шон нетерпеливо смотрел, как он надевает и застегивает панталоны и куртку, потом обошел зулуса по кругу.

– Что, нравится?

Мбежане поерзал плечами – прикосновение одежды к коже было ему непривычно – и ничего не ответил.

– Ну, что, Мбежане, нравится тебе?

– Когда я был ребенком, я ездил с отцом продавать скот в порт Наталь. Там был человек, который ходил по городу с обезьяной на цепи, обезьяна плясала, а люди смеялись и бросали деньги. На ней был такой же костюм. Нкози, мне кажется, обезьяна была не очень счастлива.

Шон перестал улыбаться.

– Ты предпочитаешь ходить нагишом?

– Я одеваюсь как воины Зулуленда.

Лицо Мбежане по-прежнему оставалось бесстрастным.

Шон открыл рот, собираясь поспорить, но сразу сорвался.

– Ты наденешь эту ливрею! – закричал он. – Ты будешь носить то, что я велю, и будешь делать это с улыбкой, слышишь?