за живой и мертвой водой.

Роман

Они стояли лицом к лицу, крепко сжимая сомкнутые руки, точно боялись, что кто–то силой разъединит их, разбросает по темной земле в разные стороны далеко–далеко, и они уже никогда не смогут найти друг друга.

На лицо девушки, слегка приподнятое, падал скупой свет звездного неба. Оно белело расплывчатым овальным пятном; смутно вырисовывались брови, глаза, рот, угадывались мягкие очертания щек, подбородка. Чубатая голова хлопца полностью сливалась с темнотой — он был черен, смугл, и только в двух местах, словно в маленьких криничках, вспыхивали крохотные светящиеся точки. То яркие звезды играли в цыганских глазах Юрка.

Так стояли они долго. Молчали. Они слышали дыхание друг друга, ощущали в ночной свежести тепло, исходившее от их разгоряченных лиц, чувствовали, как где–то в жилках под тесно переплетенными пальцами пульсирует дорогая родная кровь. Разве того было мало, разве это не было счастьем?

Девушка прошептала едва слышно:

— Ты меня любишь, Юрцю?

Вместо ответа хлопец осторожно прикоснулся губами к ее щеке и нежно, одними губами провел по шелковистому пушку. Он знал, что у нее возле висков, там, где кончают расти длинные светлые волосы, струится по щекам золотистый пушок. Почему–то именно этот пушок особенно умилял Юрка. Каждый раз, когда он смотрел на Стефу, ему хотелось прикоснуться губами к забавно бегущим вниз крохотным светлым волоскам, погладить их. Сейчас впервые Юрко решился на такой робкий поцелуй.

— А я не верю… — с грустным кокетством сказала Стефа.

Хлопец привлек к себе девушку, неловко обнял одной рукой.

Так можно было стоять до утра. Слава богу, место для свидания они выбрали безопасное — на краю села, между покинутой усадьбой ксендза и кладбищем, там, где вдоль рва росли столетние липы. Тут Юрку и Стефе ничто не угрожало. Мертвые не могли накликать беду на головы двух влюбленных. Опустевший дом ксендза с выбитыми окнами и сорванными дверьми тоже не пугал их. Привидения? Кто теперь верил в эти сказки? Не привидений, а обыкновенных живых людей им следовало остерегаться. Только люди могли навредить.

Но, казалось, все живое спало. Ночная тишина окутала прячущееся в балочке село. До утра было далеко.

— Неужели любишь? — снова спросила Стефа и притаилась, ожидая ответа. Темнота скрывала ее неуверенную счастливую и грустную улыбку.

Он только крепче прижал ее к груди.

— И не боишься? Они убьют нас… И тебя, и меня.

Грудь хлопца высоко поднялась, будто он собирался пырнуть в холодную воду. На несколько секунд Юрко задержал дыхание. Однако сердце его билось ровно: страха перед будущим он не испытывал.

— Ой, не верю, Юрко… Не будет счастья у нас. Не будет…

Голос ее звучал печально и рассудительно, как у пожилой женщины, уже испытавшей немало горя на своем веку.

— Ты всего на год старше меня, а мне нет и шестнадцати. Мы — дети, Юрко, играемся в любовь. А время не такое… Ой, не такое нынче время.

Видимо, Стефа высказывала не свои мысли, а повторяла то, что ей говорила бабушка или покойная мать перед смертью. Но ведь это не меняло положения. Что Юрко мог возразить ей? Он мог, пожалуй, только прибавить к ее словам еще более горькие и безнадежные. Ведь он–то знал гораздо больше… Но хлопец был самолюбив, упрям, уверен в себе. Молодая, нетронутая, расцветающая сила переполняла его. Ему казалось нелепым, смешным само предположение, что кто–то сумеет помешать его любви, станет на дороге к счастью. Нет уж, дудки! Если пойдет на то, он обманет всех, увернется от опасности, пробьется силой, но не даст себя и Стефу в обиду. Не на такого напали. И не лезьте не в свое дело!

Даже смерть не пугала его Он–то уже ученый в этих делах…

— Вспомни, Юрко, как вуйко Орест любил свою… Ведь не было в наших Подгайчиках ни одной бабы, какая бы ей не позавидовала. А чем кончилось? Своей рукой и ее, и… Красивую, как ангелочек…

Юрко не дал ей договорить, закрыл рот рукой. Он мог слушать все, что угодно, только не эту историю про Ореста Вайчишина. Он бы и не поверил, что Вайчишин мог сделать такое, если б собственными глазами не видел два гроба из свежеоструганных досок — большой и маленький. Пан бухгалтер шел за возом с гробами жены и дочки в том же «элегантном» (Орест любил это словечко) костюме, в каком он всего три года назад венчался в церкви с красивой молоденькой полькой Иреной. Люди, что делается с вами? Ведь вы свою кровь губите. Опомнитесь!

Хлопец вытер тыльной стороной ладони пот, выступивший на лбу, тихо, убежденно сказал девушке:

— Слушай, Стефа, разве ты не понимаешь, что пан бухгалтер — это варьят [1] Варьят — сумасшедший (польск.) . . Ну, скажи, мог ли человек в здравом уме…

Стефа негодующе прервала его:

— Сейчас все варьяты. Погубить жену, деточку малую…

Она заплакала. Чтобы утешить любимую, Юрко начал гладить ее плечо.

— Ну чего ты? Сразу слезы… Не суши себе голову чужой бедой. Не вечно будут такие порядки.

— Пока толстый похудеет — худой помрет…

— Нужно потерпеть, подождать.

— Будем ждать, а тебя в Германию на работу угонят.

— Меня угоняли…

— Бандеровцы к себе заберут. Еще хуже…

— Там мне нечего делать.

— О, они найдут тебе работу…

— Вот ты какая! — возмутился Юрко и даже повысил голос: — Говорю тебе — я все обдумал. Главное, как–то продержаться, пока придут Советы. Тогда бояться нечего. Советы не берут во внимание, какой человек национальности или, скажем, религии. Им на это плевать, у них все нации одним миром мазаны, и нет в том никакого различия.

— Безбожники. В костел не ходят, не венчаются.

— Э–х, Стефа, слушай своего ксендза, он тебе наговорит. Ясное дело, при Советах ксендзам не будет таких роскошей, как прежде. Советы вообще религию не очень сильно уважают, это правда, но все–таки и при Советах, кто хотел, тот и венчался, и детей крестил, и службу божью в костеле слушал. Не запрещали.

Стефа уже не всхлипывала. Доводы Юрка, видимо, казались ей убедительными, но они не могли полностью успокоить ее.