Приключения 1969

И вот теперь его срочно вызвали в министерство. Зачем? Потребовать отчета, почему не вынесены приговоры? Пришли новые дела? Или?..

«Мерседес» остановился у подъезда министерства. Шофер распахнул дверцу. Солдат у входа взял на караул. Адъютант в вестибюле подхватил плащ.

В коридорах в этот поздний час было пусто и тихо. Только охрана и дежурные офицеры.

Никифоров неторопливо, чувствуя одышку, поднялся на второй этаж. Вот и кабинет Михова.

Он распахнул дверь. В кабинете — министр, генерал Стоянов и полковник Недев.

— Заждались, — мрачно проговорил Михов, поднимаясь из-за стола.

А Кочо Стоянов артистическим жестом вскинул руку:

— Разрешите представить, господа! — он показал на Никифорова. — Товарищ Журин!..

Радист Емил Попов поправлялся медленно, тяжело. У койки в тюремном лазарета круглосуточно дежурили надзиратели.

Едва он оказался в силах встать на ноги, его повели на допрос.

— Никого, кроме Пеева, не знаю... О чем говорилось в радиограммах, не знаю... Шифра не знаю... Я только передавал... Согласился за деньги, потому что был безработным, тяжело болел, семья умирала с голоду...

Капитан, следователь по делу группы Пеева, не очень настаивал на выяснении истины: то ли он опасался, что этот еле живой, сжигаемый туберкулезом и израненный арестант не выдержит пыток, то ли ответы Попова потеряли для него ценность — к тому времени шифр был разгадан, радиограммы дешифрованы и большинство разведчиков арестованы. Он хотел использовать радиста для других целей.

Емила привезли на тихую улицу недалеко от центра города. Серое многоэтажное здание. Охрана у подъезда и ворот. Этаж. Еще этаж... Подниматься по лестнице Попову было тяжело. Останавливался, судорожно переводил дыхание. В комнате под самой крышей — рации, панели приборов. Понял: станция перехвата.

— Приготовься. Через полчаса будешь передавать в эфир.

Перед ним положили лист с пятизначными группами цифр. Назвали позывные, какими он должен был послать сигнал. Емил понял: это его станция. Он превосходно знал свой шифр. Пробежав глазами по столбцам цифр на листке, прочитал фальшивое донесение... Ясно. Его хотят использовать в «радиоигре» — с его помощью выведать у Центра какие-то важные сведения о других подпольщиках в Софии, а заодно и ввести в заблуждение советское командование.

Емил, замедляя движения, будто бы собрав все силы, опробовал станцию. Когда подошло назначенное время — обычное его расписание, — начал с паузами отстукивать ключом:

— ВМП... ВМП...

Радиостанция Центра отзывается немедленно. Наверно, все эти дни операторы дежурили, прослушивали волну, беспокоились, почему молчит София.

Рядом с Емилом сидит военный радист-контрразведчик. Он тоже в наушниках. Внимательно слушает, не спускает глаз с ключа. Мгновенно готов прервать передачу.

— ВМП... ВМП...

Попов начинает отстукивать цифры. Ключ работает неровно, с паузами — ослабла рука, темно в глазах. Может быть, там обратят внимание на изменившийся «почерк» корреспондента?..

А тем временем на память, из цифр кода, Попов составляет свой текст. Повторяет его про себя, по какому-то третьему каналу памяти.

Ключ срывается. Зажатый в ладони, начинает стремительно стучать, будто радиста сотрясла лихорадка. Контрразведчик не может поспеть за этим залпом. Рванулся к Попову. Но тот уже как бы пришел в себя — и снова передает группы цифр, выведенные на листке.

Кажется, контрразведчик ничего не понял. Но там-то, в Москве, должны понять: «Сообщает «Пар». Радиостанция обнаружена. Александр Пеев и я арестованы. Передач больше не будет...» И снова: «Сообщает «Пар», «Пар»...»

Передачи были и потом, по прежней программе — через день, в 22.30, — враги хорошо изучили режим работы их станции. Тогда, в первое мгновение, увидев, куда его привели, Емил решил: «Сообщу о провале — и все, пусть хоть живьем жгут!..» Но передумал: «Теперь в Центре знают цену моим донесениям. Уж там-то сообразят, что отвечать на них...»

Не только поэтому он изменил решение. Еще готовясь к первому сеансу, он выглянул в окно. Оно выходило прямо на крышу соседнего дома. Крыша — вся в чердачных окнах. А за ней впритык еще и еще крыши... В нем затеплилась надежда.

Вечера душные, от раскаленного железа крыши струится жар. Поэтому окно радиорубки распахнуто. Кроме Емила в комнате — два-три человека.

Во время следующих радиосеансов, когда его вновь привозили из тюрьмы, Емил ненадолго подходил к окну — покурить, подышать. В камере старался меньше двигаться, накапливал силы, так неохотно возвращающиеся к нему. Выменял у надзирателя на пиджак кусок хлеба...

Очередной сеанс — как раз 1 Мая. Ну что ж...

Попов привычно подошел к окну, не торопясь достал сигарету. За окном — вечерняя темень, светящаяся дымка от фонарей и окон. Внизу, в ущелье меж домами, — редкие шаги. Прохожих уже мало. Наверно, часовые. Скосил глаза в комнату. Один из военных операторов вышел в коридор. Другой склонился над аппаратом. Только приставленный к Попову контрразведчик не отводит от него взгляда.

— Христо, что тут, погляди! — зовет контрразведчика оператор, занятый настройкой рации.

Тот направляется к нему. Отвернулся.

И в то же мгновение Попов прыгнул в окно. Дробный грохот шагов по железу крыши. Куда? В слуховое окно? Найдут. Дальше!..

Сзади крики. Вспышка и треск выстрела. Еще! Еще!.. Крики, свистки и топот внизу, по улице.

Но Емилу уже не страшно. Перед ним ступени примкнувших одна к другой крыш. Он бежит, крадется, балансирует по карнизам — откуда только взялась сила и ловкость! С одной крыши на другую. Ниже, ниже... Ветви дерева упираются в стену. Прыжок. По стволу соскальзывает во двор. Петляет между домами.

Голоса, топот погони — все смолкло. Значит, свободен!

К полуночи, соблюдая все правила конспирации, Емил Попов добрался до маленького домика на окраине Софии, на склонах горы Витоши. Там была явочная квартира подпольщика-коммуниста Емила Маркова.

Здесь он был в полной безопасности.

Сто три дня велось следствие по делу Александра Пеева и его группы. Затем еще четыре месяца до дня суда.

За это время в высших кругах Болгарии произошли значительные изменения. Они были связаны с событиями на Восточном фронте. В июле сорок третьего года гитлеровцы потерпели сокрушительное поражение в Курской битве. Фюрер стал с новой настойчивостью требовать от своих сателлитов, чтобы они активно включились в войну. В середине августа царь Борис был опять приглашен в Берлин. Гитлер без обиняков потребовал от Бориса, чтобы две болгарские дивизии были переданы в распоряжение командования вермахта. Царь, уже понявший, что чаша весов истории склонилась явно не в пользу фюрера, медлил с ответом. Из Берлина Бориса проводили холодно. А через несколько дней по возвращении в Софию он вдруг скончался. Причина его скоропостижной смерти была окутана тайной. Но придворные и генералы угадывали прямую связь между поведением царя в Берлине и его смертью... Вместо Бориса, в связи с несовершеннолетием его сына Симеона II, был назначен регентский совет. По прямому указанию Гитлера в его состав вошли премьер Филов, военный министр Михов и брат умершего царя. Но и они — явные фашисты и германофилы — не решились послать болгарских солдат на Восточный фронт, их устрашал гнев народа. Однако смена правителей не облегчила участи масс. В стране все так же свирепствовали тайная полиция, жандармерия, без передышки заседали военно-полевые суды.