Приключения-74

— Хотите сказать, что вы руководствовались благими намерениями?

— Конечно, — довольно искренне удивился Мельников. — Как могло быть иначе?

— Иначе могло быть так: вы попадали в сборную, если бы Мамлеев выбывал совсем, а на первое место выходил Вишняк.

— Абсурд, — только и мог сказать Мельников.

— Почему же вы сразу не сознались?

— Прежде всего потому, что смерть Мамлеева явилась для меня тяжелейшим ударом. И я сам был тому виновником. Вам трудно даже себе представить, что пережил я за это время. Ходил в каком-то шоке...

— Это не помешало вам закончить выступления на отборочных...

— Со страху. Убежден. Чувство собственной вины настолько угнетало меня, что не думал о признании. Вернуть Сашку было уже невозможно. Все остальное для меня не играло роли. Потом, когда вы занялись расследованием, на смену психологическому шоку пришел обычный страх. Я должен признать это, как бы горько мне ни было. Я боялся и сейчас боюсь, что вы не поверите, не поймете меня...

— Кстати, Игорь Александрович, откуда у вас такое странное прозвище «Моцарт»?

Мельников вспыхнул.

— Одарил Мамлеев. Лет шесть назад. И приклеилось.

— А почему он дал его именно вам?

— Не знаю. Многое, что делал Мамлеев, плохо поддавалось логическим объяснениям.

Воронов подвинул ему лист бумаги, ручку и сказал:

— Напишите, пожалуйста, все, что вы мне сообщили.

Мельников закончил писать и подал лист Воронову. Алексей внимательно перечитал написанное. Оно походило на чистосердечное признание раскаявшегося человека в совершении преступления. Инспектор попросил Мельникова обождать в коридоре. Потом Воронов снял трубку и набрал номер телефона начальника следственного отдела. Его не было. Пришлось звонить Кириченко.

— Иван Петрович, считаю, что можете запросить у прокурора ордер на арест Мельникова Игоря Александровича. Он сейчас у меня и свою вину полностью признал.

— Хорошо, — после некоторой паузы раздался грубоватый голос Кириченко, и заместитель начальника отдела сразу же повесил трубку.

«Не понравилось», — подумал Воронов и усмехнулся.

— Вот так, — закончил Воронов свой рассказ Стукову. — Признаюсь, в глубине души я побаивался, что бой будет куда труднее. Такая легкая победа меня огорчила...

— А меня насторожила, — вдруг сказал Стуков.

— Ну знаешь, Петр Петрович! Так накрутить в воображении можно...

— Постой, Алексей, — Стуков вернулся за свой стол, будто только сидя за ним, мог более четко формулировать свои мысли. — Он гнет на несчастный случай. Неудачная шутка. Это выглядит слишком отработанным.

— Может быть, так и есть. Но это убийство.

— Убийство, но непреднамеренное.

— Если убийство было непреднамеренным, то так оно и есть.

— Ты убежден в этом?

— Абсолютно. Хотя не исключаю возможности, что в определенных условиях Мельников мог докатиться и до такого падения.

— Так, так, — неопределенно пробурчал Стуков.

И это последнее «так, так» было хуже всяких доводов. Оно растревожило Воронова, и уже до конца дня он никак не мог избавиться от навязчивой мысли, что Стуков прав.

Разрабатывая схему последующих допросов, Воронов пришел к выводу, что ответить на стуковское «так, так» он сможет только, если у него самого будут ответы на все вопросы. И первый: откуда появились две лишние пачки «родони»? На этот вопрос мог ответить прежде всего Иосик. Воронов незамедлительно вызвал его к себе.

Несмотря на ту же прическу, тот же аляповатый желто-зеленый наряд, вел себя Иосик в кабинете Воронова так, словно на стенде «Локомотива» с Алексеем говорил другой человек, только облаченный в идентичный костюм. Иосик явно ждал подвоха и весь напрягся в готовности отразить любую ждавшую его здесь, в следовательском кабинете, опасность. Воронов подумал, что, наверно, это связано с поручением Мельникова к Савельеву, и он решил играть в открытую.

— Здравствуйте, Иосиф, — приветствовал его как можно дружелюбнее Воронов и усадил на один из стульев у стола, а сам сел напротив, подчеркивая открытый характер беседы на равных.

— Сколько пачек «родони» вы утаили, когда передавали их Мамлееву и Вишняку?

— Хотите сказать, украл?

— Хочу сказать.

— Я никогда не крал ни одной стреляной гильзы. — Иосик даже стал шире в плечах от гордости. — Если я что-то покупал и перепродавал — это мой маленький бизнес. Подчеркиваю — бизнес, а не кража чужих патронов.

— По статье Уголовного кодекса Российской Федерации квалифицируется как спекуляция и предусматривается наказание сроком... Никогда не читали «Двенадцать стульев»? Бессмертный завет Остапа Бендера всегда чтить Уголовный кодекс?

— Бендер был преступник..

— Вы правильно меня поняли. Но, Иосик, Иосик, вы даже не удосужились внимательно прочитать «Двенадцать стульев». Так, поверхностно... Как, впрочем, и живете. И думаете, что честно живете?

— Убежден.

— Ладно. Оставим это пока на вашей совести. Раз она у вас чиста, то выдержит такую нагрузку. Значит, вы патронов не брали?

— Не брал.

— Шкафчик взломал Мельников?

— Конечно. Ему почему-то была позарез нужна пачка с красным крестом. Мельников продал мне три, и среди них оказалась эта проклятая пачка. Он меня замучил. А шкафчик-то взломал — думал, по ошибке отдал Мамлееву... Потом заставил отобрать патроны у Савельева. Так я растеряю всех своих клиентов.

— За что вас выгнали из института?

— Неточное выражение «выгнали». Ушел сам. Без единого «хвоста», заметьте.

— И без единой оценки выше тройки за три года учебы.

Иосик поперхнулся.

— Хочу перейти в иняз.

— Чтобы удобнее было разговаривать с Карди?

— Чтобы быть культурным человеком. И с Карди разговаривать тоже, — добавил он, поняв, что первой фразой пустил слишком заметного петуха.

— Сколько патронов в последний раз вы взяли у Карди?

— Уже говорил — пятьсот штук. Двадцать пачек по двадцать пять «карандашей».

— Чего, чего?

— «Карандашей». Так мы называем между собой эти штучки.

— Это очень важно, Иосиф. Вот бумага, напишите и распишитесь.

Иосик спокойно взял лист бумаги и написал:

«У итальянца Карди было взято последний раз пятьсот штук патронов...»

Воронов не мешал Иосифу, но потом спросил:

— Не могли ли где-то остаться еще патроны «родони»?

— Кроме тех, что я вам перечислил, нет. Последнее время с «родони» было довольно напряженно. Даже Мамлеев нервничал и боялся, что к отборочным ничего не поступит.

«Итак, — подумал Воронов, — я ошибся. Очень уж верил, что Иосик прикарманил себе две пачки, а потом пустил в дело, тем самым объясняя излишек... Если он говорит правду, а, судя по всему, это так, надо искать в другом месте... Но где?»

Проводив Иосика до выхода из управления, Воронов решил пройтись по бульвару. Сунув руки в карманы плаща, Алексей пошел по аллее, несмотря на мелкий холодный дождичек, грозивший, если верить большой сизой туче справа, перейти в сильный ливень. Воронов шел медленно, будто старался поймать на себя как можно больше дождевых капель. Мысли его все время вертелись вокруг двух лишних пачек...