Приключения-74

— Курс хорош, командир.

— Стрелок, у вас все в порядке?

— Все в порядке, командир.

— Не забывайте о кислороде. Какое у вас давление?

На высоте семи тысяч метров, где атмосферное давление составляет едва ли половину нормального, пилоту нужно постоянно следить за самочувствием экипажа. Малейшая неполадка с подачей кислорода — и наступает обморок, а через несколько минут — смерть. Человек ничего и не почувствует.

— Сто двадцать, командир.

— Как?! Вы успели съесть тридцать атмосфер?! Стрелок, вы что — костры им разжигаете?

Надо же! Кислород им особенно потребуется на обратном пути, потому что возвращаться предстоит на восьми с половиной — девяти тысячах метров. Нужно экономить горючее, а именно на этих высотах у них будет сильный попутный ветер. Но если кислорода не хватит...

— Нет, командир, я им дышу, — с обидой возражает стрелок.

— Так дышите экономнее! Немедленно уменьшите расход кислорода!

В наушниках слышится сопение стрелка и, потом его голос:

— Уменьшил, командир.

— Ладно. Штурман, у вас какое давление в баллоне?

— Сто двадцать пять.

Хоть один умный человек нашелся.

Добруш понимает, что несправедлив. Расход кислорода у стрелка нормальный. Но это уже сказывается Кенигсберг. Города не видно, но пилот всем телом чувствует его приближение, чувствует затаившуюся в нем опасность. И нервничает.

— Эй, стрелок!,.

— Я слушаю, командир.

— Не злитесь.

— Не буду, командир. — Стрелок веселеет. — Долго нам еще? Я совсем окоченел...

— Штурман, как цель?

— Девять минут сорок секунд.

— Стрелок, вы слышали? До Кенигсберга девять минут сорок секунд.

— Понял, командир.

И они смолкают.

...Необходимо было поговорить со штурманом Назаровым.

В землянке, служившей одновременно и клубом, и столовой, и библиотекой, было почти пусто. За столиком у окна двое летчиков играли в шахматы. Трое других, среди которых находился и майор Козлов, перекидывались в карты.

Назаров сидел на табурете у стеллажа и читал книгу. На нем были безукоризненно выглаженные брюки, до блеска начищенные ботинки и новенькая кожаная куртка. Выбритое до синевы лицо его казалось аскетически сухим.

— Мне надо поговорить с вами, штурман.

Назаров поднял голову и взглянул на него.

— Но, пожалуй, не здесь, — добавил Добруш.

Штурман положил книгу на полку и поднялся.

За столиком, где сидел майор Козлов, установилась тишина. Летчики с любопытством поглядывали на Добруша с Назаровым.

Добруш уже прошел было мимо и взялся за ручку двери, как вдруг сзади услышал шепот:

— Да какой из него летчик! Карьерист и бабник, недаром из истребителей выгнали...

Добруш отпустил ручку и повернулся. Шепот оборвался. Шрам на лице капитана начал медленно чернеть.

Он шагнул к столу.

— Вы хотели мне что-то сказать, Козлов? — спросил он майора.

Тот приподнял брови с деланным удивлением.

— Я?! Ну что ты, дорогуша, здесь о тебе...

— Встать, — тихо сказал капитан.

Козлов уставился на него с изумлением.

— Что-о?! Да как ты смеешь так разговаривать со стар...

Капитан положил руку на кобуру пистолета. Майор осекся.

— Встать! — повторил Добруш.

Не спуская глаз с руки капитана, майор начал медленно подниматься.

— Имей в виду, — проговорил он, бледнея, — это тебе...

— Смир-рна!

Козлов вздрогнул.

— А теперь повторите вслух то, что вы шептали. Я предпочитаю, чтобы такие слова мне говорили в лицо, а не в спину.

— Я ничего не...

Капитан ждал, глядя на него в упор тяжелым взглядом. За соседним столиком перестали играть в шахматы. Лейтенант, сидевший рядом с майором, заинтересовался картами, которые держал в руках. Второй летчик откинулся на спинку стула и с любопытством поглядывал то на капитана, то на майора.

— ...не говорил, — выдавил майор.

Добруш презрительно скривил губы.

— Оказывается, вы, Козлов, еще и трус.

Майор судорожно дернулся.

— Садитесь! — Добруш резко повернулся и пошел к двери.

Штурман, со скучающим видом разглядывавший в продолжение этого разговора спичечную коробку, шагнул за ним.

— Не стоило вам связываться, — заметил он, когда они вышли.

— Так уж получилось, — хмуро сказал капитан.

— Просто он боится, что вас назначат командиром третьей эскадрильи вместо него.

— А...

— Теперь он побежит жаловаться к полковнику, к... Ну да ничего. Я ведь видел, что вы всего лишь поправляли кобуру.

— Спасибо.

Когда они спустились в землянку командира и штурман устроился у стола, Добруш подвинул к нему планшет.

— Как вам нравится эта линия? — спросил он.

Назаров посмотрел на карту.

— Кенигсберг?

Добруш кивнул.

— Когда?

— Сегодня. Ночью.

Штурман почесал пальцем подбородок.

— Кто у вас сейчас штурман?

— Коблов.

— С Кобловым лететь нельзя.

Добруш сунул в зубы трубку и затянулся дымом. Назаров задумчиво покрутил прядку свесившихся со лба волос.

— Он не может ориентироваться, — сказал он. — Но дело не в этом. До Кенигсберга вы его довезете, но ведь он висит над целью не меньше пяти минут. Я видел. — Назаров подумал. — Если бы с вами полетел я, мы вернулись бы, — сказал он.

Добруш кивнул.

— Вы тоже так думаете? — спросил Назаров.

— Я знаю, что вы хороший штурман.

Назаров поднялся.

— Я готов.

...В штабе капитану Добрушу сообщили время и место встречи с группой, идущей на Кенигсберг.

Самолет взлетел с аэродрома и пришел в назначенную точку секунда в секунду. Но группы в воздухе не оказалось. Пилот сделал круг в надежде, что вылет несколько задержался. Но самолетов по-прежнему не было.

— Стрелок, передайте на командный пункт: «Встреча не состоялась. Продолжаю выполнять задание».

Он развернул машину на курс. Только минут через десять была получена ответная радиограмма. Она состояла из одного слова: «Выполняйте». Что могло помешать группе подняться с аэродрома? Неожиданный налет вражеской авиации? Отмена приказа? Или что-нибудь еще? Ни пилот, ни штурман, ни стрелок этого не знали. Задержка же с ответом означала, что случилось что-то неожиданное. Но что — это они выяснят после возвращения.

Если смогут вернуться. Как бы там ни было, они остались в воздухе одни. И теперь могли рассчитывать только на себя.

Штурман щелкает движком навигационной линейки и сует ее за отворот унта. Потом сбрасывает с колен планшет с прикрепленным к нему ветрочетом. Больше они ему не нужны. Четкими, точно рассчитанными движениями он устанавливает на прицеле угол сноса, уточняет высоту бомбометания и путевую скорость.

Он окидывает свое хозяйство взглядом, убеждаясь, что сделал все необходимое точно и пунктуально. Когда-то, в те далекие времена, когда еще не было войны, курсанты, которых он обучал, за глаза называли его педантом. Он знал об этом. И делал все возможное, чтобы и они стали педантами. Потому что в авиации долго живут лишь педанты. Те, которые полагаются не на удачу, случай или везенье, а только на уверенность, что ничего не забыли, все рассчитали и сделали как следует. Сделали так, как делает хорошо отлаженная машина.