Приключения-85

Работала маникюрщицей, имела «своих» клиентов, обзавелась обширными связями среди «нужных» и «деловых» людей. Жила на широкую ногу, переехала в изолированную квартиру в центре. Обилие и разнообразие нарядов в ее гардеробе явно не соответствовало скромной зарплате.

— Скажите, Вершикова, за что вас привлекали к уголовной ответственности год назад?

— Никто меня не привлекал, — с оттенком оскорбленности ответила она. — Подозревали в спекуляции, потом разобрались, что ошиблись.

— Давно ли вы знаете Золотова?

— Не очень. Месяц-два.

В голосе чувствовалось напряжение.

— А у меня складывается впечатление, что вы знакомы гораздо дольше. Около двух лет.

— Почему это? Нет, вовсе нет! — Она говорила чуть быстрее, чем требовала ситуация.

— И что вы можете сказать о нем?

— Да что вы ко мне пристали! Ничего я вам больше не скажу! Слышите, ничего!

— Отчего же? Вопрос вам неприятен?

— Отстаньте наконец! Хватит! Я устала! — Закрыв лицо руками, Вершикова разрыдалась.

Продолжать допрос не имело смысла.

Дверь была заперта.

— Только ключа у меня нет, — развела руками хозяйка. — Если убрать надо было, я просила, чтобы он свой оставил.

— Этот? — Я показал ключ.

— Да, этот... — Клавдия Дмитриевна как-то с опаской протянула руку и так же нерешительно отперла замок.

Маленькая комнатка, стены оклеены желтыми обоями, старинный розовый абажур с бахромой, круглый стол, накрытый плюшевой скатертью. Учебники...

— Собирался поступать? — Я полистал «Физику» и «Математику» для десятого класса.

— Да, в мореходное. На штурмана.

Старый платяной шкаф со скрипучей дверцей. Пиджак, брюки, рубашка и плащ. В карманах ничего интересного.

Под кроватью — шикарный импортный чемодан с хромированными замками. Огромный, солидный, матово блестящий натуральной кожей. На дне чемодана свитер, джинсы, несколько открыток со стереоэффектом, россыпь шариковых ручек, значки... Больше, кажется, ничего. Хотя вот, в углу... Странно! Полотняный, явно самодельный мешочек колбаской, с тесемочками...

— Как вы думаете, что это?

Практиканты пожали плечами.

— А это товарищ Федора принес, — вмешалась хозяйка. — Я тоже подивилась, когда увидела.

— Какой товарищ?

— Да этот, представительный, из горисполкома. Валерий! Вот отчества не помню.

— Почему «из горисполкома»?

— Как почему? Он же сам и говорил...

— А почему вы думаете, что это он принес?

— Да я как раз заглянула спросить что-то, вижу, он разворачивает сверток и вытаскивает... Я еще посмеялась — мужчины, а с тряпками возятся. А он говорит: «Что делать, иногда без этого не обойтись».

— И часто он приходил к Петренко?

— Частенько. И девушку с собой приводил. Марину...

— Марину или Иру?

— Марину. Черненькая такая. Феде она, как видно, нравилась...

— А не знаете, что за дела были у Петренко с этим Валерием?

— Да они же старые знакомые, еще со школьных лет. А сейчас встретились — Федя простой моряк, а Валерий какой-то начальник... А дела у них обоюдные. Федя перед экзаменами волновался: желающих много, конкурс большой... Валерий помочь обещался, говорил, на заочном отделении у него есть свои люди. Но ему тоже от Федора чего-то надо было — все его уговаривал, коньяком угощал, золотые горы сулил.

— А о чем шла речь?

— Вот этого не скажу. Я же только отрывки разговора слышала.

— И какое впечатление производил на вас Валерий?

— О, видать человек влиятельный, со связями. Такой если захочет — все сможет.

Ай да Золотов! Услышь он эту восторженность в тоне Клавдии Дмитриевны, был бы на седьмом небе от счастья. Меня так и подмывало разочаровать ее, но я сдержался.

Последние восемь лет из своих двадцати девяти Федор Петренко плавал. В начале в каботаже, потом стал ходить за границу. Сейчас его сухогруз заканчивал профилактический ремонт, значит, была возможность допросить членов команды.

После бесед с замполитом и старпомом я вызвал тех матросов, которые близко знали убитого.

Начальство недолюбливало Петренко: его называли анархистом и демагогом, это означало, что держался он независимо, чинов и рангов не признавал, позволял дерзкие шуточки, любил «резать правду-матку». Товарищи по команде отзывались о нем, в общем, хорошо: «душа нараспашку», смелый, рисковый, немного склонен к авантюрам. Слов на ветер не бросает, уживчив для дальних рейсов это немаловажно.

Больше всех рассказал о Федоре его сосед по каюте Василий Егоров здоровенный парень с красным, задубелым от ветра лицом.

— Влюбился Федька крепко. И было бы в кого, а то девчонка, пигалица, ни тут, ни там... — Он показал руками. — Вначале вроде все у них складывалось, а потом вдруг раз — она ему отлуп! В рейс ушел сам не свой, ходит мрачнее тучи, не разговаривает.

Егор вздохнул.

— Потом у него вдруг идея появилась — учиться пойти! Ни с того ни с сего... Его вообще понять трудно. Парень неплохой, но со странностями. Раз зашел в каюту, а он панель отвинчивает. Снял, посмотрел и на место поставил. Я говорю: «Ты чего?» А он отвечает: «Смотрю, нет ли здесь тараканов».

Свидетель округлил глаза и сделал паузу, чтобы я тоже почувствовал всю нелепость такого поведения.

— А вы что?

— А я говорю: «Ты лучше пойди в трюм, крыс погоняй, если больше заняться нечем. А тараканы у нас пока еще не завелись». В общем, чудаковатый был парень.

— Ну как? — спросила она. — Написано специально для меня!

Я промолчал, обдумывая прочитанное. Очень интересный штрих к характеристике Золотова. Оказывается, у него своя философия... Толпа, лошади, женщины — там, внизу... И он — на трибуне, бесстрастный наблюдатель. Да, пожалуй, не просто наблюдатель. Он претендовал на роль вершителя судеб, этакого сверхсущества. Очень интересно... Кто бы мог подумать!

Выявить это обычными средствами не удавалось: подобные вещи не находят отражения в характеристиках... И опять-таки, если судить по стихам, то Золотову в гораздо большей степени свойственно поведение, которое он и Вершикова пытаются приписать Петренко. Но почему Вершикова? Впрочем, если моя догадка правильна...