Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии. Правда и вымысел

Глупость! Федосеев умеет белок стрелять, бритву в тайгу не берет, да и как он узнает о заимке, географическое положение которой даже мне не известно?!

Бежать отсюда, пока не заявился неизвестный «читатель»? Но что толку? Если здесь нашел, от него не убежишь.

Тогда буду ждать – без паники, хладнокровно, как хозяин положения. А там поглядим, кого принесет нелегкая. В любом случае надо заготавливать мясо и клюкву – не зиму пережить, а завтра поесть.

На следующий день потеплело, ветер с юго-востока пригнал мокрый снег – лосиная погода, можно неслышно подойти к зверю на верный выстрел. После неудачной охоты на рыжего «медведя» я стал сомневаться в убойной силе Олешкиного подарка. А на зиму надо валить не теленка, как в прошлый раз, а хорошую жирную корову и бить не по лопатке, а в шею. Поржавевшие инструменты в избушке оказались острыми, из толстой кедровой клепки я вырезал приклад со специальным отверстием, чтоб вставлять рукоятку кольта, и спустился в речную пойму.

Первые лосиные наброды подсек в полукилометре от заимки, вдоль ивняка. Звери кормились ночью и на день ушли в крепь, куда и зимой, по большому снегу не залезешь. Ближе к обеду подрезал свежую тропу, оставленную стадом из семи голов: зашли в пойму часа два назад, со стороны белков – заснеженных вершин невысоких лысых гор, и потому ходовые, голодные, не отстаивались, набродили повсюду, так что следов не распутать. А мокрый снежок все валил, под ногами уже хлюпало и оставалось надеяться только на удачу. От заимки далеко не уходил, помня, что потом придется вытаскивать на себе мясо, исхаживал наугад не широкую пойму – от реки до материкового берега. А когда светлого времени оставалось в обрез, возле горелого кедровника, за узким болотцем, из сухой, забитой снегом высокой травы вдруг передо мной вздыбился сугроб.

Я отпрянул от неожиданности и пока разобрал, где у залепленного снегом лося голова, и где зад, поднялся еще один, в пяти метрах от меня. Целил в шею и попадание было, поскольку зверь опрокинулся на бок, но в это мгновение снег вокруг будто взорвался, стадо вскочило разом и в тотчас скрылось в ивняке. И бык, которого я стрелял, убежал вместе с ним, оставив на месте кровяную лепешку!

Отец учил не бегать сразу за подранком, а дать ему время, чтоб он в горячке прошел какое-то расстояние и лег. Поневоле курить я бросил и теперь страдал от волнения особенно мучительно – хотя бы маленький бычок, пару раз затянуться! Через двадцать минут пошел лосиными следами: долго выжидать тоже было опасно, снег идет и вот-вот сумерки.

Шагов через сто нашел первые брызги крови, потом еще, еще: все, этот бык мой, с голоду не умру! Скоро будет первая лежка, и лучше бы не пугать…

Подождал еще немного, чтоб уж наверняка лег, вроде и снежная завеса опадает, посветлело – вот бы до темноты успеть шкуру снять!

Мясо и завтра вытаскаю… Кровь попадалась все чаще, горячая, проступала сквозь снег, однако лежки все не было. Сделав большой круг, стадо вышло на свою тропу и потянуло назад, в материк. Возле борта поймы, в болотистом тыловом шве бык все-таки лег, но не надолго, пошел вслед за другими лосями.

Снег прекратился, однако начало быстро смеркаться. Звери поднялись на первую террасу и двинули на запад, в сторону от заимки, потому я начинал тихонько материть Олешку: съездил бы в Томск за рукописями и обрез привез, и не бегал бы теперь по кровяному следу. Но сам виноват, купился на красивую скорострельную игрушку, рассчитанную не на быка в три центнера, а на среднего трехпудового англичанина, выкормленного овсянкой…

В лесу было еще темнее, и скоро я уже шел почти вслепую, шаря руками ямки следов и хватая пальцами любые пятнышки на снегу. И все думал, ну еще полета шагов, а вдруг лежит? Кровь была, и это вдохновляло, к тому же, раненый бык отбился от стада и стал забирать на север, все ближе к заимке! Скоро ляжет: начал выписывать кривули, из последних сил идет. Я шел осторожно, чтоб не вспугнуть, и вглядывался вперед, принимая за тушу лося то разлапистую пихту, то выворотень. Между тем след потянул прямо к заимке, а это уже была удача, вознаграждение за труды и упорство. Эвенки на Нижней Тунгуске охотятся примерно так же, только не стреляют, а очень осторожно, ненавязчиво, время от времени показываясь на глаза, подгоняют, подталкивают сохатых к своим чумам и бьют уже чуть ли не у костров…

Бык уже явно спотыкался, падал, оставляя пятна крови, однако вскакивал и двигался точно на заимку. Впереди уже поляна замаячила с остатками прясла – идет! Может, еще и из шкуры выпрыгнет сам!

И лишь когда увидел, как след повернул к избе и дальше, на крыльцо, в душе будто струна лопнула. Трехэтажные словообразования складывались сами собой, матерился вслух.

Я же лося стрелял! Кто это опять? Оборотень? Наваждение?…

Дверь в сенцы нараспашку, а по крыльцу словно протащили кого-то.

Я долго ковырялся со спичками, пока достал коробок из трех презервативов. Осветил заснеженные ступеньки – два четких отпечатка, рубчатая подошва горных ботинок. А дальше все смазано, только кровь, пропитавшая крошки снега, хорошо различима и страшна…

Я заскочил в избу и зажег спичку: сразу за порогом валялась окровавленная брезентовая куртка, чуть дальше свитер и уже возле печи, прислонясь спиной к кровати, сидел полуголый человек и пытался забинтовать себе грудь.

– Что встал? Зажги свечу! – хладнокровно приказал он, выводя меня из оцепенения.

Воска на заимке было много, свечи я делал сам, вставляя вместо фитиля высушенные молодые побеги ивняка. Горели и светили они хорошо, хлопотнее было распалить, а потом вовремя отламывать нагар.

Кое-как зажег свечку, поставил возле устья печи и сразу же узнал раненого – тот самый, что на пару с женщиной в сильную грозу поджег лагерь искателей! Седые длинные волосы, аккуратная борода, благородный вид…

На полу валялись обрывки окровавленного тряпья, бинтов и ваты.

– Тебе помочь?

Он молча отдал бинт, точнее, армейский перевязочный пакет с двумя скользящими тампонами, измазанными кровью. Ранение было серьезное, пуля прошла навылет в правой части груди чуть выше плевры, причем, входное было в спине, а выходное, рваное и черное, почти над солнечным сплетением.

– Обработать надо, – сказал я и сунулся к рюкзаку, где была фляжка с водкой.

– Я обработал, – спокойно заявил он. – Бинтуй!

Все-таки я достал водку, промыл раны, стер кровь вокруг и стал бинтовать. Человек мужественно и терпеливо ждал, подняв вверх руки.

Когда я закончил перевязку, он так же спокойно взял с пола нож, разрезал штанину на левой ноге, подцепил лезвием шнурок ботинка.

– Помоги снять.

У него была еще одна рана – прострелена икра! Я снял ботинок с распухшей ноги, достал свой бинт, промыл и перевязал рану, а мокрую от крови штанину отрезал до колена. И после этого он сам снял второй ботинок, встал и пересел на голые доски кровати.