Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии. Правда и вымысел

Не думать о ней я уже не мог, поскольку в ушах стояла сплошная и гулкая капель, но впереди по-прежнему был сухой тоннель, и ничего не говорило, что в конце его есть свет. Я шел и упрямо считал шаги, чтоб не замыкаться на навязчивой мысли и не свихнуться, почва под ногами вроде бы становилась более пологой, и в этой подземной пустой реке все чаще стали попадаться «плесы» – небольшие зальчики, где под отложениями соли должно быть лежали камни, округлые очертания которых повторялись на поверхности. Кабель то пропадал, затянутый соляной изморозью, то выпирал из стены, краснея заржавевшей стальной оплеткой, и я все больше думал, что выйду на какой-нибудь подземный оборонный объект. Впрочем, было уже все равно, кто там есть впереди – Гои, вояки или даже проникшие в копи «каркадилы», главное, была бы у них вода.

Напьюсь, а потом разберемся, кто есть кто…

Часы встали неожиданно, и если неисправность компаса я заметил сразу, то тут сначала ничего не понял: как не посмотрю, все семнадцать минут третьего, но послушаю, вроде идут и завод у пружины до отказа. И лишь когда посветил на циферблат секунды две-три, понял, что теперь заблудился не только в пространстве, но и во времени.

Но когда случайно посветил вперед, в трех шагах увидел дверь!

Точно такую же, как в залах, массивную, обшитую листовой медью, с литой ручкой и накладными кованными навесами.

Дверь, возле которой остановилось время…

Фонарик выключить не смог, батареи разрядились полностью, и в наступившей темноте на миг показалось, найденный выход – призрак, обман зрения, игра последней вспышки света. Можно было сделать эти три шага, выставив руки вперед, и убедиться, есть он, или нет, но я стоял, отчетливо осознавая, что если двери не окажется, сил и упорства идти дальше тоже не будет, потому что капель в ушах заглушит остатки сознания.

Я достал спички, с треском разодрал презервативы и внезапно увидел, как из коробка исходит зеленоватое сияние. С предощущением чуда осторожно открыл его и будто выпустил свет наружу: звездчатая искра на золотой булавке светилась так, что я сначала увидел свои руки. Там, на поверхности, ничего подобного не было, хотя я много раз доставал украшение Валкарии и при свете, и в темноте логова. Не зажигая спички, я поднял искру над головой – дверь существовала!

Столько времени шел в полном мраке, полагаясь на тусклый фонарик и собственную интуицию, когда в кармане лежал, пусть и не такой яркий, но настоящий светоч! Пожалуй, впервые за эти дни, проведенные в соляных копях, которые сами по себе относились к необычайному, потрясающему явлению, я ощутил настоящее чудо, поскольку ощутил счастье блаженного и не задумывался, каким образом крохотная зеленая звездочка дает столько света.

Это был первый миг в моей жизни, когда мир воспринимался таким, какой он есть.

Дверь отворилась достаточно легко, хотя и с певучим скрипом, я очутился в тамбуре, обитом тяжелыми, просоленными плахами и таким же полом. Вторая дверь оказалась обшитой войлоком с разводами соли, однако за ней, с первым же вдохом, я ощутил более влажный воздух, а через несколько секунд зажгло ссадины на руках. На этом перепускная камера не закончилась, впереди было еще два или три (точно не помню) толстых войлочных занавеса, а последняя дверь напоминала ворота крепости – стальная пластина, окованная с обеих сторон решеткой в мелкую клетку. Возле ручки зиял черный глаз замочной скважины…

Здесь, в подземельях, это был первый замок и своими тайными внутренностями стоял с моей стороны, защищая дверь с обратной – куда я стремился. Его несложный механизм я без особого труда открыл и отвел массивный ригель, больше напоминающий засов. Вероятно, этот первый запор предохранял вход в соляные копи, в мир вечного покоя, и никто не ходил тут «против шерсти», по крайней мере, со времен, когда неведомый устроитель подземного порядка установил тут дверь с односторонним замком.

Навалившись плечом, я нажал изо всех сил и раздался низкий, гудящий, словно колокол, скрип. И сразу стало темнее, показалось, зеленая искра сильно пригасла и высвечивала лишь полуметровый круг возле руки. Но в следующее мгновение понял, в чем дело: на стенах за железной дверью не было соли и свет не отражался, а напротив, поглощался темно-серым тесанным камнем.

Под ногами что-то забренчало, словно мелкий, тяжелый щебень, я закрыл дверь спиной, по привычке начал считать шаги по этой рыхлой, вяжущей ноги почве, даже не подозревая, на что наступаю, и неожиданно разглядел впереди зеленоватое, льдистое мерцание.

За зимним, замороженным окном горела свеча…

Сокровищами Урала заинтересовались не только американские сенаторы, не только они поверили фактам, описанным в романе. Вскоре после встречи с генералом меня начала доставать наша, отечественная поклонница, объявившая себя Дарой, присланной мне в услужение самим Стратигом. На удивление точно отыскивала меня у друзей даже в других городах, внезапно возникала на встречах с читателями и будто бы случайно попадалась в самых неожиданных местах, создавая впечатление, будто она и в самом деле обладает способностью незаметно передвигаться в пространстве и отводить глаза окружающим. Ее можно было отнести к тем восторженным, романтичным особам, которые скучают от однообразной, рутинной жизни, придумывают себе мир, начитавшись фантастики, и пытаются в нем жить; в принципе это психически здоровые и добрые люди с поэтическим складом ума. Чаще всего бессеребренники, неудачливые в семейном отношении и не знающие, на что употребить страсть и огонь своей нерастраченной на детей и внуков, души.

Я всячески уклонялся от безобидных и ни к чему не обязывающих услуг этой «Дары», старался не оставаться один на один, уходил от разговоров или отшучивался, если речь заходила о таинственных подземельях. И примерно через полгода она исчезла из поля зрения, сказав напоследок, мол, ей очень жаль, что не удалось быть полезной.

И тут же появилась другая дама, назвавшая себя не Валькирией, как в романе, а настоящим именем – Валкария, что заставило сразу же насторожиться. В черновиках было это имя, однако они все время находились дома и не могли попасть в чужие руки. Ко всему прочему, самозванка оказалась не такой молодой, чтобы играть в романтические игры (на первый взгляд под шестьдесят), и совсем не эффектного, даже не опрятного вида: тощие, крашенные волосики зачесаны назад, трикотажное платье, обвисшее на груди, в руках чуть ли не авоська, полное отсутствие какого-либо макияжа, но главное – в блеклых больших глазах застарелая тоска. Она сразу стала называть меня на «ты», как принято у Гоев, вела себя раскрепощенно, много и беспорядочно говорила, словно демонстрируя свой интеллект, спрашивала, не дожидаясь ответов. Я бы принял ее за сумасшедшую, не произнеси она имя Валкария.