Хайнц Конзалик - Человек-землетрясение

– Ничего я не делал! Ничего! Луи… Ты же меня знаешь!

Жандарм Лафетт, пожалуйста. Знаю я тебя или нет, не играет роли. Мадемуазель лежит голой в твоей кровати. Не хочешь же ты утверждать, что она сама туда забралась?

– Именно так, Луи. Так и было.

– Я убью его! – скрипел зубами Боб Баррайс. – Жандарм, моя невеста из хорошего дома! Невинна! Запишите, пожалуйста: девственница! А этот пес срывает с нее одежду…

В Гастоне вдруг что-то сломалось. Он завопил, бросился к печке, выхватил полено и швырнул его в Боба. Снаряд просвистел рядом с его головой и с грохотом ударился о стенку. Если бы он попал в голову Боба, она разлетелась бы, как от удара топором.

– В Бриансон! – кричал Гастон. – Я требую справедливости! Я поеду в Бриансон! Я ничего не делал! Абсолютно ничего! Там мне поверят!

Он схватился за голову, настолько честную, что она не могла постичь этой игры, потом рванулся, оттолкнул в сторону Лафетта и Боба и выбежал из дома.

– Задержать! – завопил Боб. Он подтолкнул Лафетта, который продолжал спокойно стоять и лишь поправил съехавшее кепи. – Он уйдет от нас. Делайте же что-нибудь! У вас есть оружие?

– Да. А для чего?

– Предотвратите его бегство! Он насильник!

– Но он же хочет в Бриансон…

– И вы этому верите?

– Да.

– А у него есть машина?

– Старый мотоцикл. Вот… слышите?

Снаружи в хижину ворвалось громкое тарахтенье, Лафетт ухмыльнулся. Малу начала одеваться. Лафетту не бросилось в глаза, что в кармане шубы у нее нашлось новое белье, которое обычно не носят с собой, тем более в таких местах.

– Он не уйдет от нас, – сказал Лафетт. – Я сейчас позвоню комиссару в Бриансон, и когда он подъедет к участку, его арестуют.

– Я поеду за ним! – Боб Баррайс схватил Малу за руку и потащил ее из хижины. Гастон как раз отъезжал, черная туша на двух подпрыгивающих колесах. – Вот он! Я не выпущу его из виду, жандарм! Я дам свои показания комиссару.

– Не забудьте упомянуть мое быстрое вмешательство, месье! – крикнул Лафетт и помахал обеими руками.

Боб помчался к своему «фиату», втолкнул в него Малу и начал преследование Гастона в бешеном темпе.

Эта поездка напоминала ночь с Лутцем Адамсом. Дорога, покрытая ледяными выбоинами, пустынная, холодная ночь, прорезанная лучами фар, в свете которых теперь подпрыгивал мотоцикл Гастона Брилье. Серпантины. Крутые виражи. Скалы, увешанные сосульками. Гастон гнал, как безумный. Он брал крутые повороты, балансировал на краю пропасти и наклонялся, как загнанный зверь, когда фары Боба настигали его. Это была настоящая травля, безжалостная охота, езда наперегонки со смертью. Малу этого не понимала, вцепившись в ручку, она зажмуривалась, когда очередной поворот летел на нее.

– Да, водить ты умеешь, черт побери! – произнесла она один раз. – Но старик тоже шпарит, как дьявол!

Гастон мчался к долине в лучах фар. Насколько загадочной была для его разума голая девушка тогда у него в доме, настолько ясно он осознавал ситуацию теперь.

Жизнь будет спасена, если он доберется до дороги на Бриансон. «Он меня не задавит, – думал Гастон. – Нет, этого он не посмеет. И сбить он меня не посмеет, девушка рядом с ним. Она моя защита, моя жизнь… Господи, помоги мне выжить…»

Боб приблизился к мотоциклу на два метра. Гастон лежал на руле, как будто своим весом хотел вдавить колеса в дорогу. «Еще десять минут, самое большее – десять минут, и я спасен. Я забуду фамилию Баррайс, клянусь вам. Я ее никогда не слышал! Я никогда не видел горящую у скалы машину. Я никогда не слышал, как кричал человек. Я лежал в своей постели и спал, как обычно».

Крутой вираж. Дорога, покрытая льдом, сверкающим в лучах фар как хрусталь. Рядом обрыв. Четыреста метров скал.

Гастон Брилье нажал на газ, стремительно взял поворот, не вписался в него и вылетел в ночное пространство. Завис на секунду мигающей точкой в темноте, обрушился вниз и исчез в глубине. Лишь его страшный вопль висел в холодном воздухе, как замерзшая капля.

Боб Баррайс осторожно затормозил и подъехал к краю пропасти. Странное, неведомое ощущение разлилось по всему телу и снова захватило дух.

Умирает человек. С криком.

Он сжал ноги и закусил нижнюю губу. Рядом плакала Малу, потерявшая от ужаса дар речи.

– Это был несчастный случай, – хрипло произнес Боб. – Ты сама видела.

– Да. – Ее рука дрожала, как под ударами тока, когда она обняла его. – Бедный старик…

– Ты с ума сошла, Малу! Что это значит?

– Я тоже виновата.

– Выброси эти глупости из головы! Никто не мог предположить, что он помчится ночью, как сумасшедший. – Боб осторожно развернулся на узкой дороге и вновь поехал в гору.

– Куда же ты едешь? – спросила Малу.

– Назад, в Лудон. Доложить о несчастном случае. В конце концов, мы единственные свидетели.

Наутро Гастона вытащили из ущелья. Он не был изуродован, просто сломал себе шею. Крестьяне Лудона выставили его тело в церкви, хоть он и стал на старости лет насильником. Но Бог ведь покарал его за его преступление и бессовестную ложь. Так, во всяком случае, считали лудонские крестьяне, а Боб Баррайс приобрел для него гроб, какого наверняка не видели в Лудоне последние сто лет: с модным Христом на выпуклой крышке.

Но этого Боб уже не увидел. Когда Гастона Брилье клали в гроб, он летел в Германию. Боб был полон решимости избегать несколько месяцев Монте-Карло и наслаждаться жизнью в других местах.

Баррайсовская «Сессна», мирно жужжа, перелетала через Альпы, когда Боб заговорил с Гельмутом Хансеном, отодвинув газету, которую тот читал.

Прошедшие часы были немногословными. Когда Боб утром после драматической ночи появился в гостинице, Гельмут Хансен уже позавтракал и ждал его.

– Через час мы летим во Вреденхаузен, – сказал он без предисловий, опередив пышные приветствия Боба. – Губерт Майер ждет нас на аэродроме в Ницце.

– Есть! – Боб Баррайс сел. – Будет ли мне отпущено время, чтобы съесть бутербродик?

– Не говори глупостей! – . А чашку чая?

– По мне, так можешь выпить весь чайник! Хотел тебе только сказать, что звонил дядя Тео и стучал кулаком по трубке. Сегодня после обеда похороны Лутца.

Боб опустил голову.

– Надеюсь, от меня не требуется, чтобы я в этом участвовал?

– Ты должен хотя бы пожать руку его отцу.

– Лутц сам виноват в своей смерти.

– Возможно. Но это не причина, чтобы не проводить его в последний путь. Ты будешь готов через час?

– Конечно. Но сначала я должен заказать еще один гроб.

– Один… что? – Хансен, не веря, посмотрел на друга.

– Гроб для крестьянина Гастона Брилье. Я был свидетелем несчастного случая с ним.

– И это так безумно тронуло твое сердце, ангел мой?

Боб вскочил и вышел. Хансен задумчиво посмотрел ему вслед. Он не имел ни малейшего представления о том, что случилось прошедшей ночью, где был Боб, почему он бросил, как петлю, ему на шею Пию Коккони. После смерти Адамса вокруг Боба Баррайса был какой-то туман. Гроб. Кто такой Гастон Брилье? Откуда Боб знал его? Почему он стал свидетелем его смерти? Именно он?