Хайнц Конзалик - Человек-землетрясение

Последней остановкой перед Мюнхеном был Брегенц на Боденском озере. Они остановились в мотеле, поставили машину под своими окнами и, умирая от усталости, рухнули в постели. Чокки не забыл еще проверить систему охлаждения в ящике – она функционировала безупречно. Зять Фролини был хорошо заморожен, как американская индейка.

На следующее утро Боба разбудил вскрик. Чокки. Он стоял у окна и таращился вниз, на стоянку. Боб вздрогнул и выпрыгнул из кровати:

– Что случилось? Фролини ожил и сидит около ящика?

– Гораздо хуже. – Чокки отодвинул штору и показал рукой: – У нас угнали машину.

– Вот получат удовольствие, – сказал Боб и сел на кровать. – Хотел бы я на них посмотреть, когда они будут делить добычу.

Он громко засмеялся, что показалось Чокки весьма неуместным.

Петер Плетцке и Вилли Кауфман были, что называется, мелкими жуликами. Они вместе выросли, ходили: в один и тот же класс. вместе дважды оставались на второй год и, следуя привычному чувству солидарности, освоили одну и ту же профессию – стали слесарями.

Вскоре выяснилось, что это была хорошая и очень полезная профессия. Они научились вскрывать дверные замки, когда кто-нибудь терял ключ, приобрели сноровку в обращении с инструментами, и вскоре Плетцке и Кауфман – близнецы, как их называли в дружеском кругу, – стали специалистами в области бесшумного проникновения в чужие квартиры.

Но, с точки зрения больших профессионалов своей гильдии, они оставались мелкой рыбешкой. В то время как другие грабили банки, разворовывали супермаркеты или нападали на машины с инкассаторами, Петер и Вилли ограничивались вульгарными кражами со взломом, воровали драгоценности из спален, портмоне, сумки, транзисторные приемники и – прямо беда с ними! – картины, от которых им удавалось избавиться с большим трудом, потому как они ничего не понимали в искусстве и тащили мазню, вроде «Вечерняя заря на альпийском лугу» или «Воскресный отдых на море». Они получали за них несколько марок – и то лишь после долгих уговоров и торговли с перекупщиками, дружно отправлялись в трактир и пропивали свои с таким трудом заработанные деньги.

Их самой крупной операцией была кража со взломом в меховом магазине. Они этим страшно гордились, хотя «специалисты» хватались за головы и называли обоих полными идиотами. Местом своего грандиозного замысла они избрали Австрию, а точнее, Линц на Дунае. Ими были украдены двадцать шуб среднего качества. Владелец мехового магазина ликовал: он получил целую кучу денег от страховой компании за товар, который висел бы у него год или больше. При тогдашней экономической ситуации в Австрии меха не были предметом первой необходимости, как, к примеру, кастрюли, а кража лишила владельца всех забот.

А вот Плетцке и Кауфману пришлось, как цыганам, перебираться от одного укрывателя к другому, все время оставаясь в Австрии, потому что они не отваживались пересечь границу и оказаться в Германии с таким горячим товаром. Наконец в Зальцбурге им попался торговец, купивший у них все двадцать шуб за смехотворно низкую цену.

– Вам бы машины угонять! – дружески посоветовал он им. – На машине еще можно что-то заработать. Не здесь, в Австрии, а в Германии. У меня там есть компаньон, он у вас возьмет любую тачку. В Зальцбурге сунули под мышку, в Розенхайме сплавили… ничего нет проще! Я вам дам адресок…

Плетцке и Кауфман дали себя уговорить. Они перепрофилировались и отныне перегоняли машины всех марок из Австрии в Германию. При этом ими был разработан безотказный трюк: они накупили тирольских шляп с перьями и эдельвейсами, соломенных шляп и шапочек с кисточками, приветствовали таможенников тирольскими народными песнями, рассказывали через открытое окошко анекдоты про отпуск и вообще вели себя так, как ведут мужчины, совершившие веселую вылазку без жен.

Кто там будет проверять бумаги?

Плетцке и Кауфман всегда получали зеленую улицу.

В Розенхайме их ожидал специалист по машинам Эдуард Зиммеринг, он оценивал драндулет, отсчитывал наличные в протянутые руки, отгонял машину в перекраску – и дело было сделано.

Так случилось, что сфера их поисков простиралась все дальше и дальше, и «близнецы» добрались до Брегенца, где подыскивали подходящий объект.

– Только не надо этих огромных катафалков, – напутствовал их Эдуард Зиммеринг. – Ходовой средний класс всегда можно сбыть. А шикарные машины только бросаются в глаза. Так что учтите, лучше три «опеля», чем один «мерседес».

Это был дельный совет, и Плетцке с Кауфманом вспомнили о нем, когда ночью увидели перед мотелем на Боденском озере, недалеко от Брегенца, зеленый универсал.

– Вот то, что надо! – воскликнул Плетцке и похлопал по задней двери. – Выпуск шестьдесят седьмого года, в хорошей сохранности.

Кауфман прижался лицом к заднему стеклу:

– У них тут все туристское снаряжение!

– Дополнительный доход. Открывай, Вилли.

Кауфман подыскал в большой связке нужный ключ. Три не подошли, четвертый повернулся.

Их окружала теплая, темная ночь. На берегу Боденского озера волны бились о деревянные мостки, принадлежавшие мотелю, как и пришвартованные к ним две моторные лодки. Звук был усыпляющим, природа мирно дремала. Ночь – как будто специально созданная для влюбленных парочек, но и они уже спали, обессиленные, – было два часа, самый крепкий сон у людей.

– Поторопись! – шипел Кауфман. Он открыл другую дверь, Плетцке сел за руль и вставил ключ в замок зажигания.

– Как там? – спросил он, перед тем как повернуть ключ.

– В отеле все темно. Поехали, Петер!

Он протянул руку назад и постучал костяшками пальцев по длинному ящику. Звук был насыщенный.

– Набит доверху. Надо же, какие идиоты, и весь багаж снаружи оставили…

Двигатель завелся. Пожалуй, слишком громко, в тихой ночи это прозвучало как взрыв. Но Плетцке уже привык к этому. Трудно поверить, как крепко могут спать люди и как нелегко разбудить их запуском двигателя даже собственной машины.

Плетцке медленно вывел универсал со стоянки мотеля, не зажигая огней, – черная тень скользила в черной ночи. И только на набережной он поддал газу и включил фары. Кауфман вытащил из своего портфеля две помятые пляжные шапочки.

– Трюк с Ривьерой, – засмеялся он. – А кроме того, парнишки с таможни в это время предпочитают скорей задрыхнуть…

От Брегенца до немецкой границы не больше пяти километров. Не успел двигатель как следует прогреться, как Плетцке уже пришлось тормозить. Перед ними появилось здание таможни, освещенное высокими светильниками с дуговыми лампами. На австрийской стороне никого не было видно, они проехали, миновали узкую полоску ничьей земли и медленно приблизились к немецкой таможне. Одинокий угрюмый служащий в зеленой форме смотрел на них. Он стоял под козырьком крыши и мечтал о приходе утра и смены.