Хайнц Конзалик - Человек-землетрясение

– Смерть наступила мгновенно! – сказал в утешение служащий. Обычно это помогало – большинство людей страшно боятся слишком долгих страданий. Быстрая смерть – идеальный конец, и это очень утешает. – Она сломала себе шею, – пояснил он.

– Ладно, ладно. – Доктор Дорлах взял Боба под руку и сделал с ним несколько шагов назад. Служащий взялся за ручки каталки и задвинул Марион сквозь изолированную дверь в помещение, откуда на Боба повеяло холодом вечности.

– Поехали? – тихо спросил Дорлах. Боб повернулся к нему. Его красивые карие глаза, которые в любовном экстазе становились огромными и блестящими и проникали, раня, в самую глубь женской души, были похожи на безжизненные стекляшки. Дорлаха напугало это выражение глаз. Он понял, что остатки эмоций покинули Боба.

– Поехали. Куда, доктор?

– В полицию, а потом в отель.

– А это зачем?

– Марион там что-то оставила, по словам директора.

– Письмо?

– Я не знаю.

– Пошли.

В Первом комиссариате Боб Баррайс расписался в протоколе, что опознал свою жену Марион. О мотиве самоубийства он не мог дать никаких сведений. Они недавно поженились, шел их медовый месяц… И вдруг она убегает, оказывается в Дюссельдорфе, бросается в Рейн. Непостижимо. Никаких комментариев он не может дать. Нет, ипохондрией Марион не страдала. Никаких признаков депрессии.

– Все абсолютно бессмысленно, – сказал доктор Дорлах и неожиданно устыдился своих слов. – У господина Баррайса были большие планы. Ведь, как-никак, он наследник баррайсовских предприятий…

Боб ничего не возразил. «Эх вы, жалкие лицемеры, – горько подумал он. – Тайные вампиры! Когда я ставил весь мир с ног на голову – это каждый видел… А вы же сначала возвели церковный фасад и под звуки органа и колоколов убивали за ним. Раздавая пожертвования, под своими пурпуровыми мантиями властелинов душили несогласных. Наследник баррайсовских предприятий… И почему только у Дорлаха зубы не вывалятся изо рта при этих словах?»

В отеле из вещей Марион ничего не осталось, все забрала полиция. И только ночной портье, который не хотел уходить домой, не поговорив лично с господином Баррайсом, передал ему сувенир. Дирекция отеля порекомендовала это сделать. Чаевые в сто тысяч марок нарушали правила хорошего тона.

Бесстрастно Боб принял чек. Он увидел подпись: Теодор Хаферкамп, и ему не надо было теперь объяснять, что погнало Марион на рейнский мост. Доктор Дорлах, рассчитывавший, что чек находится где-нибудь в полиции или унесен водами Рейна, сформулировал в мыслях виртуозное объяснение предшествующих событий на вилле Баррайсов. Но Боб ничего не спросил, и доктор предпочел не затрагивать эту тему. Время для сведения счетов еще не настало.

– Было непохоже, что она собралась уйти из жизни, – сказал ночной портье. – Когда она протянула мне чек, я подумал, что это какая-то старая записка, и хотел выбросить ее. Когда я вгляделся, я понял, что это действительный чек… Я сразу забил тревогу, но разве знаешь, где искать в Дюссельдорфе человека? Она… она была очень дружелюбна со мной, даже улыбалась. Я подумал, что она очень счастлива. Наверняка она встретит кого-нибудь, кто очень любит ее…

Доктору Дорлаху стало не по себе. Он хотел вмешаться, но Боб опередил его и похлопал ночного портье по плечу.

– Благодарю вас, – произнес он спокойным голосом. – Как вас зовут?

– Франц Шмиц.

– Завтра вы получите свою долю. Десять процентов…

– Но господин Баррайс… – Франц Шмиц начал заикаться. – Я не могу принять десять тысяч марок… – В поисках поддержки он посмотрел на своего директора. Тот с достоинством стоял у двери в дирекцию и не проявлял никаких чувств.

– Вы последним видели мою жену и говорили с ней. Вы видели ее счастливой. Кто сможет оплатить это? Никто в этом мире. Всего хорошего…

Боб повернулся и покинул отель. Доктор Дорлах сразу последовал за ним, успев заверить ночного портье, что он действительно получит чек от господина Баррайса. На улице, перед большой стеклянной дверью отеля, Боб сложил чек пополам и засунул его за ворот рубашки. Этот меланхоличный жест должен был означать: он будет лежать у меня на сердце.

– Поехали, доктор, – резко произнес он. – Домой.

– В Эссен или Вреденхаузен?

– Вреденхаузен. – Боб пошел к машине Дорлаха. Он вдруг резко изменился. В один момент Боба захлестнула новая энергия, которую Дорлах мог назвать только дьявольской и которая безмерно напугала его. – Я хочу провести заседание убийц.

Старого Адамса нашли ранним утром. Его обнаружила влюбленная парочка. Молодые люди намеревались до начала смены на фабрике еще полчасика понежничать и поэтому подыскивали в лесу укромное местечко. Это были токарь Август Хюльпе и обмотчица Розвита Шаниц, жившие с родителями и не имевшие другой возможности предаваться своей любви, кроме как в лесу. Хюльпе всегда возил в своем старом «фольксвагене» покрывало; с ним ему были не страшны ни трава, ни мох, ни грязь, ни песок – ложись, где хочешь, и вообще оно было важнейшей частью интерьера в машине. На Рождество они с Розвитой хотели пожениться, и пока у Хюльпе отстраивалась квартира в мансарде, они исколесили все перелески, выискивая густой кустарник, и находили весьма романтичным и неизбежным заниматься любовью под пение птиц, в обрамлении беззвучно плывущих облаков.

Розвита звонко вскрикнула, увидев висящую на дереве фигуру, – ее нельзя было не заметить, свернув с просеки, – огромная шишка, под тяжестью которой прогнулась ветвь.

Август Хюльпе схватил свою невесту за талию, потащил назад к «фольксвагену» и сделал то, чего никак не мог предположить Гельмут Хансен: он поехал не в полицию, а на виллу Баррайсов. Побудила его к этому не верность начальству, а мысль о том, что лес был собственностью Теодора Хаферкампа и прежде надо было поставить в известность владельца, а потом уж чужих людей, тем более такого владельца, как Хаферкамп.

Дворецкий Джеймс, вначале посмотревший на Хюльпе, как на грязного дождевого червя, заползшего на парадную лестницу, стал благосклоннее, когда взволнованный молодой человек залепетал что-то о «мертвом в лесу господина Хаферкампа». Хаферкамп принял своего рабочего, который впервые мог полюбоваться роскошью, создаваемой и приумножаемой день за днем несколькими тысячами рабочих и служащих. Маленький человек с трудом подыскивал слова, чтобы объяснить ситуацию. Хаферкамп, одолеваемый предчувствиями, уже держал руку на телефоне, чтобы звонить доктору Дорлаху.

– Я думаю, это старый Адамс, – пробормотал Хюльпе. – Я это точно не знаю… я близко не подходил… но издалека было похоже…

Хаферкамп не сомневался в этот миг, что это мог быть только Эрнст Адамс. Он был удивлен. Вновь всплыл прежний вопрос, где его прятали все это время и кто здесь, во Вреденхаузене, не испытывал страха перед Баррайсами. Как получилось, что Адамс лишь теперь оказался на дереве, проиграв тем самым бой против громкого имени?