Уилбур Смит - Золотой Лис

Но вот в речных зарослях зазвучал дуэт дроздов; это была своего рода мелодичная мольба, что-то вроде «Не надо!» «Не надо!», повторяющаяся снова и снова, сперва приглушенно, затем все пронзительнее, достигнув наконец возбужденного крещендо.

При звуках этого предрассветного гимна Шаса поднял глаза и смог различить верхние ветви эбенового дерева напротив, на фоне розовеющего утреннего неба. Через пятнадцать минут можно будет стрелять. В Африке рассветает быстро.

Он дотронулся до щеки Эльзы, чтобы разбудить ее; она тут же пошевелилась и прильнула к нему. Он догадался, что она, по всей видимости, уже некоторое время лишь притворялась спящей. Она проснулась так незаметно, что он не уловил этого момента. После чего она просто лежала у него на плече, упиваясь их близостью так же, как и он сам.

— Леопард все еще там? — спросила она чуть слышно, шевеля губами у самого его уха.

— Понятия не имею, — столь же тихо ответил он. С тех пор как он в последний раз слышал хруст и чавкание, прошло уже почти два часа. Возможно, уже ушел.

— Приготовьтесь, — предупредил он ее.

Она выпрямилась, затем наклонилась чуть вперед, к своей винтовке, покоившейся на вилкообразной подставке. Хотя они больше не соприкасались, ощущение их близости не покидало его; руку покалывало от притока крови в том месте, где только что лежала ее голова.

Становилось все светлее. Он мог уже смутно различить свободный промежуток в листве эбенового дерева. Сощурился и стал неотрывно смотреть в него. Из сумрака начали понемногу выступать контуры ветки. На первый взгляд она казалась пустой, и он в душе посочувствовал Эльзе. Видимо, леопард ушел.

Он слегка повернул голову, чтобы сообщить ей эту неприятную новость, при этом не отрывая глаз от ветки. Однако слова замерли на его губах, и он еще пристальнее стал вглядываться в крону дерева, чувствуя, как от возбуждения мурашки побежали по всему телу. Очертания ветки стали отчетливее, но она как-то странно утолщилась и изменила форму.

Теперь он мог видеть тушу импалы, по-прежнему болтавшуюся на том же месте. Большая часть ее была съедена. Она превратилась в изодранное месиво обглоданных костей н обрывков шкуры, но рядом с ней с ветки свешивалось еще что-то, похожее на длинную змеевидную ленту. Сперва он не понял, что это было, но вот она изогнулась, лениво качнулась из стороны в сторону, и он догадался: Хвост, хвост леопарда». И в этот момент вся картина, будто собранная из кусочков мозаики, стала отчетливо видна.

Леопард все еще был на ветке; он лежал, вытянувшись во всю длину, будто коврик, наброшенный на бельевую веревку. Его морда упиралась в жесткую кору. Мясо в желудке прижимало его к ветке, сытая лень не позволяла покинуть свой насест. Единственной его частью, не потерявшей способность двигаться, был хвост, мерно раскачивавшийся под ним.

Шаса почувствовал, как напряглась Эльза; она тоже разглядела силуэт леопарда. Он протянул руку, чтобы успокоить ее. Освещение было еще недостаточным; нужно ждать. Прикоснувшись к ее руке, он кончиками пальцев ощутил ток высокого напряжения, пронизывавший ее с головы до ног. Казалось, она вся звенит, как туго натянутая скрипичная струна при легком прикосновении смычка.

Море света разливалось над землей. Контуры леопарда становились все четче и яснее. Теперь его шкура отливала маслянистым золотом, усеянным черными кружочками. Хвост вяло покачивался, как метроном, настроенный на самый медленный ритм. Зверь слегка приподнял голову и навострил уши. Солнечный свет отразился в его глазах желтой вспышкой, похожей на отдаленную зарницу. Он посмотрел в их сторону и сонно зажмурился; он был великолепен в этой поистине королевской праздности, так великолепен, что у Шасы перехватило дыхание.

Пора было ставить точку. Он легко, но настойчиво постучал Эльзу по плечу. Она поудобнее устроилась за оптическим прицелом винтовки. Шаса приготовился к звуку выстрела; он не сводил глаз с леопарда, мысленно направляя пулю прямо в сердце, надеясь, что он рухнет бездыханным с этой высокой ветки и больше не шевельнется. Секунды тянулись, долгие, как столетия. Выстрела не было.

Леопард приподнялся и встал в полный рост, без труда балансируя на узкой ветке. Он потянулся, круто выгнув спину, и глубоко вонзил выпущенные когти в твердую кору.

«Давай! — безмолвно твердил ей Шаса. — Стреляй же в него!»

Леопард зевнул. Его розовый язык изгибался между страшными клыками. Его тонкие черные губы оттянулись, обнажая свирепый оскал.

«Давай же!» — Шаса напряг все свои телепатические способности, пытаясь заставить ее выстрелить. Он не решался подкрепить их словом или прикосновением из боязни отвлечь ее в самый момент выстрела.

Леопард выпрямился и пару раз хлестнул себя хвостом по бокам. Затем, без какого-либо предупреждения, он взвился в воздух и приземлился на мягкий ковер из гниющих листьев футах в двадцати от осиротевшей ветки. Прыжок его был настолько элегантен и так точно рассчитан, что он коснулся земли без малейшего шороха.

Высокая трава моментально проглотила его.

С минуту они сидели в абсолютной тишине, не произнеся ни слова. Наконец Эльза щелкнула предохранителем, опустила так и не выстрелившую винтовку и повернулась к нему. В лучах рассвета слезы на ее длинных изящно изогнутых ресницах походили на крохотные блестящие жемчужины.

— Он был так прекрасен, — прошептала она. — Я не могла убить его сегодня, в такой день.

Он моментально понял ее. Этот день был их днем, первым днем их любви. И она не пожелала осквернять его убийством.

— Этого леопарда я посвящаю тебе, — сказала она.

— Это слишком большая честь для меня, — ответил он и поцеловал ее. Они обнялись, и их объятие было удивительно невинным, почти детским, лишенным какой бы то ни было сексуальности. Это было скорее слияние душ, чем тел. Для плотских утех у них еще будет время, много дней и ночей, но только не этот, самый первый, благословенный день.

Шон чудесным образом излечился от своей малярии и нетерпеливо поджидал охотников у ворот лагеря. Репутация любой компании, занимающейся организацией сафари, впрямую зависела от качества трофеев, которыми она обеспечивала своих клиентов, и в первую очередь самых важных клиентов.

Поэтому, когда «тойота» остановилась у частокола, он с надеждой заглянул на заднее сиденье и разочарованно поджал губы. Сперва он обратился за разъяснениями к Матату, и маленький следопыт из племени ндоробо мрачно покачал головой.

— Этот дьявол пришел слишком поздно и ушел слишком рано.

— Мне очень жаль, сеньора. — Повернувшись к ней, Шон подал руку и помог выйти из грузовичка.

— Охота есть охота, — рассеянно пробормотала она; он впервые видел ее в столь философском настроении. Обычно неудача выводила ее из себя не меньше, чем его.