Уилбур Смит - Золотой Лис

— Боже мой! — прошептала с восторгом. — Ты фантастический мужчина! — Никто никогда ее не хотел так, как он. С ним она ощущала себя самой желанной женщиной во всей вселенной.

Хозяин гостиницы накрыл для них стол во внутреннем дворике; на завтрак был лиловый инжир и козий сыр. Они сидели под вьющимися виноградными лозами, и Изабелла очищала инжир своими длинными лакированными ногтями и клала сочные круглые ягоды Рамону в рот. До сих пор единственным человеком, для которого она это делала, был отец.

Когда одна из хозяйских дочерей принесла дымящийся кофейник, Рамон извинился и поднялся в спальню. Через маленькое окно в ванной он видел Изабеллу, сидевшую внизу во дворе, слышал ее голос и смех, когда она пыталась изъясняться на своем еще весьма несовершенном испанском.

Сегодня утром опять проглотила противозачаточную таблетку, когда они вместе стояли у раковины. Она превратила это в какой-то дурацкий ритуал, чокаясь с ним стаканом с водой. «Чтобы еще много раз повторить то же самое». Тем не менее, пачка оставшихся таблеток, которая утром лежала на полочке над умывальником, куда-то исчезла.

Он вернулся в спальню. Кровать занимала почти всю комнату, их багаж был втиснут в занавешенную нишу у самой двери. Большая мягкая кожаная сумка Изабеллы валялась на одном из чемоданов.

На минуту замер, прислушиваясь; ее голос слабо доносился через открытое окно. Отнес сумку на кровать и стал быстро распаковывать, раскладывая содержимое в строгом порядке, чтобы затем положить все обратно точно так, как было прежде. В то первое утро на его кенсингтонской квартире, когда она еще спала, он обыскал ее усеянную блестками сумочку и запомнил название противозачаточных таблеток. Потом проконсультировался на этот счет у посольского врача.

«Если женщина перестанет их принимать до десятого дня цикла, восприимчивость к мужской сперме почти наверняка резко повысится, соответственно, повысятся и ее шансы забеременеть во время овуляции», — заверил тот Района.

Он нашел тоненькую пачку таблеток в одном из отделений черного кошелька из крокодиловой кожи, который лежал на самом дне сумки. Рамон еще раз прислушался. Не услышал голосов во дворе и бросился к окну. Изабелла по-прежнему сидела за столом; теперь все ее внимание было занято черным хозяйским котом, который с гордым видом устроился на коленях и милостиво дозволял щекотать его за ушами.

Рамон отошел от окна. В специальных ячейках упаковки, помеченных датами, не было семи таблеток. Из потаенного кармана Рамон вынул точно такую же упаковку ованона, которой его снабдил посольский врач. Вытащил таблетки из первых семи ячеек и бросил их в унитаз. Затем положил обе упаковки рядом и сравнил их. Теперь они были абсолютно идентичны, если не считать того, что во второй находились всего-навсего таблетки аспирина, искусно обработанные, так что их невозможно было отличить от противозачаточных.

Он положил пачку бесполезных таблеток в кошелек Изабеллы и вернул сумку на прежнее место. Затем засунул настоящую упаковку в карман и спустил воду в унитазе; убедившись, что все семь таблеток отправились по назначению, тщательно вымыл руки и спустился по узкой лестнице во двор, где его ждала Изабелла.

Когда они добрались до Гранады, Рамон повел ее на корриду; им невероятно повезло: в тот день на арене выступал сам Эль Кордобес.

Если бы отец Района не был в свое время покровителем самого знаменитого из всех матадоров, когда тот ходил еще в начинающих, разумеется, не удалось бы достать билеты на его выступление без предварительного заказа. А так в то утро им доставили два билета прямо в гостиницу. Их не только усадили у самой арены, справа от президентской ложи, но даже пригласили за кулисы наблюдать за тем, как Эль Кордобес одевается перед корридой.

Конечно, Изабелла читала «Смерть после полудня» Хемингуэя и понимала, какую высокую честь им оказали. Тем не менее, для нее оказались неожиданными то глубочайшее уважение, с каким Рамон приветствовал Мануэля Бенитеса по прозвищу «Эль Кордобес», а также торжественность самого ритуала одевания, напоминавшего какую-то религиозную церемонию.

— Чтобы понимать корриду, нужно родиться испанцем, — сказал ей Рамон, когда они заняли отведенные места; и в самом деле, она впервые видела его столь возбужденным. Его увлеченность происходящим была настолько сильна и заразительна, что она невольно ощутила такое же волнение.

От звука труб, возвестивших начало парада-алле, по ее спине пробежали мурашки; зрелище было поистине великолепным: лошади, костюмы, украшенные серебром, золотом, мелким жемчугом, матадоры, важно вышагивающие в своих коротких вышитых камзолах и плотно облегающих штанах, которые вызывающе обрисовывали их ягодицы и мошонки. Даже коралловые, розовые, алые оттенки развевающихся атласных плащей полностью соответствовали цвету влажной, поблескивающей женской плоти в ее самых сокровенных местах, как бы подчеркивая глубоко сексуальный характер того возбуждения, что охватило многоярусную зрительскую толпу.

И когда бык ворвался на арену, с высоко поднятой головой, увенчанной страшными рогами, огромным горбом спины, ходящим ходуном от ярости, мощными копытами, из-под которых во все стороны разлетался белый песок, и налившейся кровью мошонкой, бешено раскачивающейся в такт его тяжелым шагам, Изабелла вскочила на ноги, и ее визг слился с общим ревом толпы.

Пока Эль Кордобес исполнял свои вступительные манипуляции, Рамон схватил ее за руку, нагнулся и стал объяснять смысл и значение каждого грациозного движения, от простой изящной «вероники» до более сложного «квите». Слушая Района, она стала воспринимать происходящее как начало некоего волнующего и прекрасного ритуала, восходящего к обычаям глубокой древности, который даже не пытался скрыть свою жестокую и трагичную суть.

Когда трубы приветствовали появление на арене пикадоров, Изабелла громко застонала и прижала костяшки пальцев к стиснутым зубам; она страшно боялась за лошадей. Ей приходилось читать о растерзанных лошадях, с кишками, обмотавшимися вокруг ног, и о прочих ужасах. Чтобы успокоить ее, Рамон указал на толстый защитный слой из спрессованной ваты, парусины и кожи, покрывавший все тело животных. В результате лошади оставались невредимыми даже тогда, когда бык на полном ходу врезался в них рогами и швырял на заграждения, окружающие арену.

Пикадор наклонился в седле, стальное острие вонзилось в спину быка, кровь розовым фонтаном ударила вверх и растеклась по плечам животного, сверкая на солнце, как металлическое покрытие.

Изабелла содрогнулась; зрелище было ужасное и захватывающее одновременно. Рамон прошептал ей на ухо: — Это настоящая кровь, здесь все настоящее, как сама жизнь. Да, это и есть жизнь, моя дорогая, со всей ее красотой, жестокостью и страстями.