Сергей Алексеев - Утоли моя печали

Полковник положил трубку.

– Через десять минут профессор будет, – отчеканил он. – Можно выезжать. Оперативники прибудут в зубной кабинет.

Профессор оказался на своем рабочем месте – в частной клинике, расположенной на первом этаже жилого дома. Пятидесятилетний человек с припухшими от сна глазами, но веселый и благодушный, наверняка привыкший к ночным побудкам. Работал он виртуозно, шутил, доверительно успокаивал, обещал сделать все быстро и по высшему классу. И пока он ковырялся во рту, залечивал раны, Бурцев никак не мог отвязаться от мысли, что Скворчевский рассказывал именно про этого врача, который сделал жене колье из человеческих зубов…

А потом в кабинет вошли старые знакомые – очкарик и крашеный, лучшие оперативники, откомандированные полковником…

Помня судьбу дискет, вывезенных с Кавказа, Бурцев не стал вываливать руководству все, что добыл в командировке в Спасо-Кирилловском монастыре. А пленку с записью неофициального допроса головореза Елизарова вообще спрятал в надежное место – зашел к холостяку-приятелю в соседнем доме и, пока тот бегал в магазин за пивом, запихнул кассету под неподъемный старинный буфет на кухне. Остальное хранил в сейфе, еще более надежном, – в собственной голове.

Обеспокоенное руководство меж тем ожидало информации – любой, касаемой исчезновения бывшего хранителя «ядерной кнопки». Оно ждало бури, если каперанга Губского умыкнула какая-нибудь разведка, и потому нервничало.

Бурцев же теперь отчетливо понимал, что его прошлые дела – зубцовский старец и убийство Николая Кузминых – тесно связаны с похищением инока Рафаила. Он вытащил из небытия эти дела и вплотную уселся за их проработку, назначая новые экспертизы. Многие детали и факты теперь воспринимались по-новому, да и круг экспертов за это время сильно изменился, поэтому заключения по некоторым предметам приходили совершенно другие. Особенно потрясла иная интерпретация автографа, оставленного на грамотке в руках старца и затем повторенная на лобной кости его черепа. И удивительно, что об этом и словом не обмолвился дотошный добровольный эксперт-ученый из МГУ. Перевод он сделал точный и верно установил принадлежность зубцовского старца к царскому роду, поскольку аналогичная надпись была на стене подвальной комнаты в доме Ипатьева, где расстреляли царскую семью Романовых.

Только там – кровью и на обоях. И на французском языке она звучала так: «Ici par ordre de la force des tenebres Ie Tsar a ete sacrifie pour la destruktion de I Etat. Avis a tous les peuples». Расшифровку каббалистического письма еще в середине тридцатых годов сделал француз Энель.

Вот это уже было кое-что! Такие глубокие корни питали нынешние события, что от одного прикосновения к ним становилось не по себе!

Но и загадок становилось все больше и больше. Если старец каким-то образом принадлежал к царской семье и после смерти лишился головы, то есть ли они у останков Романовых, до сих пор не найденных? Или все они сложены в одну пирамиду?!

Бурцев угадывал символику за этой пирамидой, однако, будучи человеком реалистичным, воспитанным на следовании букве закона, пока не мог обосновать и доказать на фактах существование символа. А руководству на пальцах не доказать ни связей между разноплановыми уголовными делами, ни их обобщающей сути – ритуальности совершенных преступлений, ни того, что в государстве существует неконтролируемая секретная служба.

Понятно, что мир давно сошел с ума, зараженный бациллой переустройства паранойи, понятно, если ты не вписываешься в общие каноны, не поддерживаешь новаторские социальные и политические идеи, ты просто ретроград и коммуняка, однако стоит тебе сделать шаг вперед, указать на некие ирреальные моменты, и тебя эти же нездоровые люди объявят больным и спишут со счета. Надо было играть даже не двойную, а тройную игру, при этом оставаясь самим собой. Поэтому Бурцев отчитывался перед руководством общими фразами, дескать, требуется дополнительное изучение материалов и немного времени, чтобы подключить к делу оперативную службу. Словом, выклянчивал очередную неделю, хотя всегда просил три, и, не теряя ни минуты, продолжал рыть старые глубокие корни и посылать запросы за подписью Генерального прокурора. Обеспокоенный судьбой Губского, тот охотно их подмахивал, и в первые дни никаких проблем не было.

Зато они возникли, когда стали приходить ответы на запросы. Сначала его пригласил к себе начальник отдела, порылся в бумагах на столе и пустил по крышке приставного стола его же собственный запрос с приколотой визой.

– Если у тебя все в порядке с головой, объясни мне, что это такое?

А это было требование представить Генеральной прокуратуре все материалы, касаемые сноса дома Ипатьева в Свердловске. С полным поименным списком фамилий, начиная от автора инициативы и кончая непосредственными исполнителями – бульдозеристами и экскаваторщиками.

Бумагу подписал начальник отдела и, похоже, получил вздрючку. Он никак не мог соединить Ипатьевский дом и похищенного каперанга Губского.

– Не умничай, Бурцев. Ты же знаешь, главным бульдозеристом был нынешний президент, так что никто эту бумагу исполнять не станет, – внушал начальник. – Да и вообще, какое это имеет отношение к делу?

– В подвале Ипатьевского дома кто-то из расстрельщиков сделал надпись на стене, – пытался объяснить Бурцев. – Аналогичная надпись обнаружена на грамотке старца из Зубцовска, и сделана она тем человеком, который похитил голову. На кубке, выполненном из черепа, эта надпись повторяется. Появляется возможность установить личность покойного.

– А какая связь этого старца с Губским?

– Да тут все как в сказке: бабка за дедку, дедка за репку… Иначе не вытащить.

– Ну вот что, хватит сказки рассказывать. Сроки кончаются! А результатов никаких. Давай не мудри, а работай.

Спустя сутки Бурцева вызвал к себе вновь назначенный Генеральный: иногда за неделю на прием не попадешь, а тут сам… и мрачно спросил:

– Откуда ты выудил эти фамилии – генерал Клепиков и полковник Скворчевский? Кто тебе их дал?

С новым Генеральным, когда он еще был следователем по особо важным делам, они вместе работали и по знаменитому хлопковому делу, и по переброске оружия на Кавказ, так что пуд соли съели.

– Как всегда, сорока на хвосте принесла, – ухмыльнулся Бурцев.

– Ты хоть представляешь, что это за… офицеры?

– Не представляю, потому и запрос послал.

– Так вот, забудь эти фамилии, – посоветовал Генеральный. – Иначе и тебе, и твоей сороке хвосты выщипают.

Бурцев ничуть не сомневался, что так, скорее всего, и будет, поскольку неконтролируемая специальная служба, к которой принадлежал головорез Елизаров, уже успела проявить себя после того, как Бурцев вернулся из командировки.