Генри Хаггард - Рассвет

Он снова чувствовал себя ребенком, свободным от забот, счастливым, за исключением, разве, того, что его сердце переполняла любовь, неведомая детям. Его пылкий темперамент вырвал юношу из пропасти депрессии, довольно часто свойственной ему, и теперь он был совершенно счастлив и уверен в себе. Чаша Тантала была у его губ, и он выпьет ее до дна, будьте уверены! Глаза его сверкали и горели, ноги ступали легко и быстро, как у антилопы, смуглые щеки горели — никогда еще он не был так красив. Анжела не забудет своего обещания; она будет ждать его у озера, он был уверен в этом, и потому именно туда он направился под утренним солнцем. Это были самые счастливые мгновения…

Вскоре он въехал в Братемский приход, и его взгляд упал на аккуратный коттедж из красного кирпича, сад, засаженный подсолнухами, и яркую гравийную дорожку, ведущую к калитке. Он мельком подумал, что сад очаровательно старомоден, и сделал мысленную заметку спросить Анжелу, кто там живет, но тут дверь открылась и на пороге появилась знакомая фигура с ковриком в одной руке и щеткой в другой. Артур стоял довольно далеко и сначала не мог разглядеть, кто это, но не успела женщина подойти к калитке, как он узнал Пиготт. Няня Анжелы уже готовилась изгнать пыль из коврика, когда Артур заговорил с ней.

— Здравствуйте! Как поживаете, Пиготт? Что вы здесь делаете? Почему вы не в Аббатстве?

Она вскрикнула, и коврик со щеткой выпали у нее из рук.

— Мистер Хейгем! — воскликнула она ужасным голосом, от которого у Артура кровь застыла в жилах. — Что привело вас сюда и почему вы являетесь мне? Я никогда не обижала вас!

— О чем это вы говорите, Пиготт? Разумеется, я приехал, чтобы жениться на Анжеле. Завтра мы собираемся пожениться.

— О, тогда это действительно вы, сэр! А она вчера она вышла замуж… О, Господи!

— Не смейтесь надо мной, пожалуйста, не смейтесь. Это… это расстраивает меня. Почему вы так дрожите? Что вы имеете в виду?

— Имею в виду! Я имею в виду, что моя Анжела вчера вышла замуж за своего дядюшку Джорджа Каресфута в Роксеме! Да простят меня Небеса за то, что мне приходится рассказывать это вам!

Читатель, ты когда-нибудь смертельно ранил крупную дичь в голову? Ты слышишь, как твоя пуля ударяется о живую плоть, и видишь, как существо вскидывает голову и на мгновение пошатывается, а затем бросается вперед с отчаянной скоростью, пробиваясь сквозь кусты и камыши так легко, словно это луговая трава. Проследи за ним немного, и ты увидишь, что теперь оно стоит совершенно неподвижно, глубоко вздыхая, его спина горбится, глаза тускнеют, кровь сочится из ноздрей. Оно умирает — но будь осторожен, ведь оно еще может быть опасно, прежде чем умрет…

Любое сильное потрясение, умственное или физическое, способно низвести человека до уровня его меньших братьев — зверей. Артур, например, повел себя очень похоже на раненого буйвола, как только ошеломление от удара прошло, и раздирающая боль начала давать о себе знать. Несколько секунд он тупо и беспомощно смотрел перед собой, потом лицо его стало совсем серым, глаза и ноздри широко раскрылись, и странная жесткость сковала его мускулы.

Дорога, по которой он шел, вела к развилке — той самой, по которой Анжела свернула в роковой туманный сочельник, увидев леди Беллами, летящую мимо в своем экипаже. В прежние времена эта тропинка, судя по ее многочисленным изгибам, несомненно, была древней лесной тропинкой и вела к маленькому мостику через ручей, питавший озеро — до этого места от домика Пиготт можно было добраться очень быстро. Этот факт Артур осознал, скорее, инстинктивно, нежели полагаясь на знание местности. Он больше не заговаривал с Пиготт, а она была слишком напугана выражением его лица, чтобы заговорить с ним. Он только посмотрел на нее — и она помнила этот ужасный взгляд до самой своей кончины…

Затем Артур повернулся, проломил плотную изгородь, огораживавшую дорогу, и со всех ног, как безумный, помчался к озеру, не сворачивая ни вправо, ни влево, но без малейшего видимого затруднения пробиваясь сквозь все, что вставало у него на пути.

Очень скоро он прибежал к мостику и здесь, повинуясь какому-то новому инстинкту, остановился. Казалось, он не запыхался, но все же оперся на перила моста и застонал, словно умирающий зверь. Его жуткое, иссиня-бледное лицо выделялось пятном на безмятежном пейзаже, действительно очень красивом. С моста не открывалось никакого вида, потому что маленький ручеек, через который он был перекинут, делал поворот, прежде чем превратиться в горловину озера; однако вокруг росли зеленые кусты, а тихий пруд под ним был усыпан водяными лилиями, обращавшими свои невинные глаза к голубому небу и выглядевшими так мирно, как будто в мире не было штормовых ветров или бурных вод, которые могли бы их уничтожить. Среди этих водяных лилий болотная курочка свила себе гнездо, а вскоре и сама появилась на пруду, тихо кудахча, прямо под ногами у Артура, сопровождаемая десятком или целой дюжиной торопливых черных шариков с ярко-красными блестящими клювиками. Она выглядела очень счастливой со своим выводком — такой же счастливой, как нежные лилии и голубое небо — и это зрелище привело Артура в дикую ярость. Он схватил большой камень, лежавший на тропинке, и швырнул в птичку. Камень мгновенно убил ее, и Артур громко рассмеялся, наблюдая, как она дергается, а потом затихает, и как лишенные матери птенцы испуганно бросаются врассыпную.

С тех пор, как он был маленьким мальчиком, Артур никогда не причинял бессмысленного вреда ни одному живому существу…

Вскоре мертвая водяная курочка исчезла из виду, и тогда он встрепенулся, поправил свою одежду, пришедшую в некоторый беспорядок, и твердым шагом, с застывшей улыбкой на губах, зашагал вперед, уже не бегом, а совершенно спокойно по тропинке, которая вела к большому дубу в тенистой долине. Через пять минут он был уже там.

Здесь он снова остановился и огляделся. Ему было на что посмотреть. На одном из камней, одетая в черное, с мертвенно-бледным лицом и тревогой в глазах, подперев голову рукой, сидела Анжела. Рядом с ней лежал ее постоянный и верный спутник — пес, которого Артур ей подарил год назад. Он вспомнил, как увидел ее впервые, как она потрясла его с первого же взгляда — и как он полюбил ее… Артур даже смог криво улыбнуться странной иронии судьбы, которая при таких странных обстоятельствах вновь привела его сюда — но теперь для того, чтобы возненавидеть Анжелу навсегда…

Она беспокойно пошевелилась и огляделась, но он был скрыт от нее кустами. Потом она приподнялась, нерешительно помедлила и, словно борясь с чем-то, решительно села снова. Тогда Артур перестал улыбаться и шагнул из кустов, чувствуя, что его лицо осунулось и изменилось — так оно и было на самом деле. Теперь это было лицо не влюбленного юноши, а мужчины лет пятидесяти. Его глаза горели огнем, а сердце сковал лед.