Татьяна Иванько - В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Книга 3. Том 2

Но пока заканчивался штурм Грозного, превращённого в руины. Город взяли, это было ясно с самого начала, мужики настоящие герои, но главари всё же утекли по сёлам и горам, и оттуда их выбивать теперь придётся долго и больно, а они станут выползать из нор и жалить, и жалить больно.

– Но не смертельно, парни, – усмехнулся симпатичный майор спецназа, потерев грязную щёку. Мы вообще тут были довольно грязны, конечно, норма здесь и в Москве сильно отличаются во всех смыслах. – Придавим и этих. Плохо было то, что скоро «зелёнка» закроет всё…

Он закурил, предложив и нам, щуря серые глаза, морщинки вокруг глаз у него оставались белыми, в то время как всё лицо успело забронзоветь. Таких как он мы встречали тут в каждой части, и я поражался, как много, оказывается, вот таких настоящих крепких умом и телом мужчин у нас…

Один комбат, настоящий герой, к слову сказать, сам рассказывал нам с искренним восхищением о своих парнях.

– Удивительно, но каждый тут за родину жизнь отдаст и отдаёт каждый день, не задумываясь. На гражданке может, и ругали и выказывали недовольство, а здесь ни один не сомневается в том, что делает. Никто. Так-то. А мальчишки вообще воюют лучше всех, вот эти, пацаны зелёные.

– Оно ясно, смерти не бояться, – кивнул, соглашаясь, Игорек.

Ну и я поддакнул:

– Чем моложе человек, тем менее реальна для него смерть.

Комбат посмотрел на меня, качая головой.

– Все бояться смерти.

А я подумал, что бояться, когда она уже заглядывает в глаза, а если она берёт других, ты не веришь в неё, и ничего не боишься… даже здесь. И особенно здесь. Удивительно, но это так.

Но в мае я получил-таки возможность испугаться, но, правда, слегка. Меня ранили, легко, но в момент, когда пуля ударила в моё плечо, стало сначала очень горячо, как-то онемело, и только потом загудело и стало очень больно, я увидел, что потекла кровь, и вдруг понял, что, оказывается, тело имеет слишком большое значение, такое же, как и для всех прочих людей, которых я видел ранеными и мёртвыми каждый день…

Глядя на то, как кровь быстро пропитывает рукав, я подумал, могу ли я истечь кровью и умереть, или всё же нет. Пока смотрел, голова со страху начала кружиться. Кто-то из армейских, кто сидел рядом со мной в машине, а мы ехали в открытом уазике, заметил это, мы ехали быстро, потому что через «зелёнку мы ехали быстро и, пригибаясь, хотя и в бронниках и касках, но, пули посвистывали, а это было неприятно и, как оказалось, не без оснований.

– Ну, что глядишь-то, Москвич? – они так и звали меня здесь «Москвич», хотя я москвичом не был, в отличие от Игоря, у которого предки корнями уходили в московскую древность, но его прозвали «Глаз», объясняя, что камерой он смотрит как глазом. – Перевязать надо и в санбат.

Игорь обернулся, увидел кровавый рукав.

– Ух… ну ты… Платон, маслину, что ль, словил?

– Нет, Игорёк, это я прыщик расковырял, – сердясь, сказал я, пока солдат уже, достав санпакет, бинтовал мне плечо.

– Да ладно, парни, хорошая рана, как самострел, пулю вынут, и всё как на собаке заживёт, – усмехнулся солдат.

Вот так я и попал в санбат и здесь встретился с Лётчиком. Я сидел на старой кушетке в смотровой в палаточном городке медсанбата, опасаясь, что кушетка рухнет подо мной, так опасно она качалась. И тут я увидел Лётчика, но он не замечал меня, занимаясь своей работой: осматривал поступивших раненых, и, как он позже мне сказал, производил «первичную хирургическую обработку раны», это тем, кого не надо было оперировать. А кого надо – уносили в операционную или грузили в автобусы, которые пойдут в госпиталь в город. Но меня, думаю, «почикают» здесь.

Лётчик загорелый, какой-то красивый, сероглазый и светловолосый, я раньше не замечал, что он почти что блондин, спокойно рассматривал раны, что-то говорил фельдшеру и сестре за плечом, где действовал сам, где, только осмотрев, давал указания негромким спокойным голосом, ласково и по-свойски называя медсестру Настенькой. Я хмыкнул невольно, качнув головой, а Лётчик, очевидно, не отказывает себе в удовольствиях. Мне стало даже немного обидно за Таню, «люблю-не могу», а сам отличным образом утешается вот с этой бесцветной Настенькой. Впрочем, если он знает, что Таня мертва…

Поговорить с ним надо. Но сейчас я принуждён был дожидаться своей очереди, пока несколько раз заглядывал Игорь, безмолвно спрашивая глазами, «ну как?», но и без ответа ясно, что никак, и он исчезал.

Наконец, до меня дошла очередь, и Лётчик, не глядя мне в лицо, подошёл ко мне, пока меня раздевали, пока он ощупывал и осматривал мою рану. А я смотрел на него, который был почему-то на удивление довольным, хотя чего там «почему-то», чего ему не быть довольным? Спасает людей, Богом себя чувствует, небось, да ещё девочек пощипывает в перерыве.

– Тэ-экс, что тут у нас?.. – проговорил он, ощупывая моё плечо.

Я ждал, когда же он, наконец, взглянет мне в лицо, а он был озабочен моей раной.

– Ну что… в операционную этого. Ты не бойся, боец… – сказал, наконец, Лётчик и посмотрел мне в лицо, наконец. – Платон?! Чёрт, неужто ты?!

И он схватился обнять меня, но задел раненое плечо, испачкался в крови, и смущённо отпустил, продолжая улыбаться во все щёки, надо ж, и правда щёки какие-то появились, потолстел даже, успокоился, похоже… Только я, кажется, по Танюшке и скучаю.

– Ох, прости, щас я… Платон. Я сейчас тут вот ещё парня осмотрю, и займусь тобой. Насть, в операционную веди его… – и подмигнул. Под зад бы пнуть тебя, морда…

В операционной мне сделали какой-то укол, потом ещё один.

– Ну как, Настасья, Валерий Палыч, хороший доктор?

– Не волнуйтесь, боец, отличный, – невозмутимо ответила бесцветная девица. – Ты не дёргайся, здоровенный такой, а трусишь.

– Я вовсе не трушу…

– Да ладно, все так говорят, а потом в обморок бух! – деловито возилась с моим плечом «Настенька», которая мне не нравилась потому, что, похоже, слишком нравилась Лётчику.

– Да я… – зачем-то попытался оправдываться я.

– Да ладно, лежи, уж, – она обернулась к входу. – Валерий Палыч, готов этот, я инфильтрировала новокаинчиком.

Лётчик снова заулыбался лучезарно, белозубый такой, куда там…

– Ты не бойся, я тебя невольно зарежу, – он подмигнул мне, взяв в руки скальпель. – Тем более, мы теперь родственники с тобой. И даже больше.

И р-раз, полоснул по коже, кровь заструилась широкой полосой, согревая мне плечо и локоть, и закапала в подставленный лоток, Лётчик запустил пальцы мне в рану, и… Нет, боли я не чувствовал, только вот это копошение, но выглядело это так ужасно, что я пропустил мимо его слова.

– Сейчас-сейчас, – продолжил Лётчик, самозабвенно роясь в ране, Господи, в моём теле орудует… Но вот, сверкая белыми зубами, улыбнулся и достал пулю. – О-ат она!.. Всё, сейчас зашьём и выздоравливать… Как ты?