Владимир Дружинин - Тропа Селим-хана

Может быть, он, Нащокин, попросту слишком благодушен, поддается первому впечатлению! Чересчур доверяет людям, видит только хорошее!

Заступился за Сивцова. Чулымов явно недоволен этим. Теперь вот Тверских…

Он молодцом одолел Месхетские горы. Снимать его с главного направления поиска не за что; он заслужил эту честь. Нащокин не сомневался бы ни минуты, если бы не Арсен. Невзлюбил он Тверских. На Гайку не жалел похвал. Тигр, настоящий тигр! Одобрительно отозвался о Баеве, а вот о Тверских ни звука. Словно и не было его! Нащокин не вытерпел, спросил прямо. Арсен помолчал, ответил туманно — молодой, мало понимает жизнь.

С тем и расстались.

— Садитесь, — сказал Нащокин Игорю. — Отдохнули?

— Так точно. Целую ночь спали…

Лицо Игоря пылало. Ему было неловко перед подполковником. Эта напрасная погоня в горах и, в довершение всего, нелепый обморок. При нем, на глазах у всех.

— Товарищ подполковник… Я не успел вам тогда про Гайку… Про собаку мою…

— Собака отличная, — улыбнулся Нащокин, и лицо Игоря стало совсем пунцовым. — За нее я не беспокоюсь. А вот что у вас вышло с Давиташвили!

— Он… Он узнал меня?

И солдат заговорил. По собственному почину он, верно, постеснялся бы выкладывать это подполковнику, но уж раз спрашивает… И тем лучше! Игорю вдруг захотелось излить себя всего. Он ничего не скроет — ни злополучного письма к Лалико, ни встречи с ней в тылу заставы…

— Так, — произнес Нащокин, дослушав. — Капитану Сивцову вы объяснили это?

— Так точно. — Игорь махнул рукой.

Нащокин усмехнулся.

— Досталось вам, я вижу, от него?

— Капитан Сивцов, он… — Игорь потупился и вдруг, набравшись духу, выпалил: — Он Гайку не любит.

«Как много в нем мальчишеского! — думал Нащокин. — Впрочем, ничего удивительного, ведь двадцать лет всего!»

— Вы обидели старика, — сказал Нащокин. — За дочерью ухаживаете, а отца знать не хотите. Здесь этого не терпят. Вы должны написать ему. И ей тоже. Извиниться. Славная она девушка…

— Правда? — встрепенулся Игорь.

— Да, очень славная, — серьезно сказал Нащокин. — Она, может быть, приглядеться к вам хотела, а вы… Медведь взялся дуги гнуть…

Игорь ушел от подполковника счастливый. Да, он, конечно, напишет им — и Лалико, и отцу.

Наступил вечер, третий вечер поиска. Нащокин с тоской пробежал донесения — ничего! Неужели напрасны все усилия! Весь край уже изрезан маршрутами поисковых групп, плотной сеткой покрылась карта, а нарушители, верно, давно проскользнули; искать их теперь надо где-нибудь в закоулках огромного Тбилиси.

Уже смеркалось, когда радист Весноватко-старший принял донесение «Камы». Колхозники заметили двух неизвестных, пытавшихся спуститься к шоссе…

«Кама» — это заслон, где командиром Сивцов. Заслон, расположенный в Пшови, грузинско-армянском селе, на берегу Лахви. Нащокин обернулся к карте, но он и без нее представил себе обстановку. Шоссе на правом берегу реки, отроги Месхетских гор на левом. В том квадрате, где появились неизвестные, висячий мост. И вот что еще важно: как раз поблизости от Пшови заканчивается ветвь тропы Селим-хана.

Сбитые с тропы преследованием, нарушители пробуют выйти из блокированного района. Похоже на то!

— Тверских с собакой направить в Пшови, — сказал Нащокин дежурному.

Все переменилось для Игоря. Опять, как недавно, время ускорило свой бег. Дорога в Пшови по равнине прямая, по ней почти мгновенно отгремели колеса машины. Огни села в темноте. Голоса в темноте, скрип пешеходного моста, глухой шум реки, острое ожидание. И голос капитана Сивцова. Да, это он. Луч фонаря, метнувшийся по асфальту, по камням на обочине, осветил лицо Сивцова.

Потом лицо Сивцова погасло, под Игорем закачался, заскрежетал на стальных тросах пешеходный мост, взревела и унеслась река.

— Тверских! — звал, едва поспевая за ним, Баев. — Они в галошах.

Собаки чуяли след, но слабо и тотчас теряли его. Отпечатки галош остались на глинистом склоне. Игорь уловил нотку недоверия в голосе капитана.

— Пускай! — выдавливает на бегу Игорь. — Брали мы галоши на тренировку? То-то и есть.

Нет, Гайка не чета тем собакам. Она должна взять след. И все же Игорь очень волновался, когда ступил на глинистый склон и лучи фонарей указали ему начало следа.

Гайка заскулила и потянула Игоря вверх.

Темнота уже легла густо.

Впереди частое дыхание Гайки, позади шаги Баева, остальные внизу, отстали.

— Ну что с тобой, Гайка? — шепчет Игорь.

Гайка тянет вниз. Ноги скользят, Игорь падает, поднимается. Баев скатывается чуть ли не кувырком. Они у самой реки. Ага, понятно: враги, наткнувшись на отвесные скалы, вернулись к подножию и двинулись по краю суши. Здесь бежать легче. Россыпь крупных камней; колючки, Гайка несется по свежему следу. Умница, Гайка!

Вот она опять потянула в гору. Лезть за собакой тяжело, страшно тяжело. Ноги словно пудовые.

— Игорь… Не могу я больше…

Баев выбился из сил. Никогда он не жаловался, кряхтел только, а сейчас, видать, ему очень плохо.

— На, держи!

Игорь сует ему поводок. И как-то странно тяжелеет, шатается, теряя опору. Зато Баев приободрился: Гайка, славная Гайка помогает ему.

Вверх, вниз и снова вверх. Каменный козырек над пустотой, в которой тонет луч фонаря, и опять подъем, но на этот раз более плавный, по траве, свистящей под сапогом. Навстречу ветер. Здесь он не такой, как внизу, у реки, — это ветер высот, резкий, без запахов жилых.

Впереди вспыхнул огонек, озарив на миг притаившиеся кусты, что-то пропело над головой Игоря. Он не сразу сообразил — выстрел!

В него еще ни разу никто не стрелял. Игорь читал описания схваток, но тут получилось иначе. Пуля не свистела. Вроде большой шмель пролетел над ним, заблудившийся в ночи, не страшный. Но страх все-таки настиг Игоря минуту спустя, когда в кустах блеснуло еще раз.

— Баев! — крикнул Игорь и выхватил у солдата поводок.

Гайка залаяла. Игорь едва сдерживал ее. Он бежал прямо на кусты, бежал в кромешной тьме, погасив фонарь. Было страшно, но ярость, охватившая его, пересилила страх. Он крикнул Баеву:

— Быстрей, быстрей!

«Сейчас выстрелят еще. Скорее бы Гайка догнала, схватила зубами…» — думал он.

Справа ломился сквозь заросли Баев. Вдруг что-то треснуло, покатились камни.

— Игорь, — голос Баева был просящий, сдавленный. — Посвети-ка.

Сорвался? Проклятая темнота! Но зажечь фонарь — значит стать мишенью для них. Откроют огонь. Наверняка откроют, стоит только нажать кнопку. Пальцы плохо слушаются. Затаив дыхание, Игорь пригибается; свет вонзился в черноту, вызолотил кусты, голову Баева. Игорь кинул ему конец поводка.

Впереди тихо.

Ушли? Да, враги ушли! Вот отсюда они стреляли. Никого! Гайка рвется дальше, она держит след, он не дает ей покоя.