Лев Леонтьев - Фокусник

Том отложил последнюю газету, задумался. Сегодня предстояло провести очередной допрос Джима Слима, подозреваемого в хищении большой суммы денег из личного хранилища шефа. Что ж, Мэлдвич прав: если кого и подозревать в первую очередь, так это Слима. Не потому вовсе, что он и прежде вызывал какие–то сомнения: если бы такое было, Слим не проработал бы в компании ни одного дня, ни одного часа с того мгновения, как возникли подозрения в его профессиональной непригодности, тем более в деловой нечистоплотности. Джим является первым подозреваемым потому, что лишь он имеет возможность провернуть такое дело в одиночку. Лишь у него все козыри на руках: доступ к хранилищу в любое время суток без ведома хозяина, ключи, пароли, среди которых – отпечатки большого и указательного пальцев. Всем остальным, включая Фрэнка Тинклера, для того, чтобы провернуть это дельце, потребовался бы подельник. А заподозрить сразу двух и более людей, служащих в компании, после мощной проверки, которую все они проходят, – просто немыслимо!.. Впрочем, всякое может случиться, но… нет!.. Если вор внутри компании, то это – преступник–одиночка. А значит – Джим Слим!.. А то, что хищение совершено кем–то посторонним – исключено!.. Никаких следов, никаких предположений в пользу этого… Что ж, Слим, тебе предстоят нелёгкие дни. И допрос с применением психотропных препаратов, развязывающих язык, состоится в последнюю очередь. После того, как будут испробованы все остальные средства, которых в арсенале Панчера насчитывалось великое множество… Да поможет тебе Бог, Слим, виновен ты или нет!..

– 3 –

Джон Мэлдвич осторожно погладил отца по голове. Гладкая лысина, тускло поблёскивающая в свете монитора компьютера, была неприятно сухой на ощупь. Обрамляющие её жидкие, седые волосы, напротив, приятно ласкали ладонь.

– Я люблю тебя папа!.. – сказал Джон искренне, и на глаза навернулись слёзы.

Глаза отца – единственное живое, не считая сердца, что осталось в старике после перенесённого инсульта, – благодарно моргнули, но остались сухими. Отец был сильным человеком, но Джон подумал, что больному уже нечем плакать. Слёзы иссякают, когда человек смиряется со своим бедственным положением.

Сын поправил плед на коленях старика, постоял ещё несколько мгновений, созерцая неподвижную фигуру, помещённую, будто в футляр, в мягкое кресло, обитое коричневым флоком. Сердце сжалось от боли, от невозможности как–то помочь больному, снова увидеть его здоровым, сильным, подвижным, улыбающимся – таким, каким Джон привык видеть его. Мэлдвич–младший тяжело вздохнул, окинул спальню отца невесёлым взглядом и, утерев ладонью слёзы, потёкшие по щекам, направился к выходу…

В кабинете, устроившись на диване – таком же крепком, добротном, под стать хозяину, как и вся прочая мебель в доме, – потянул к себе свежую газету. Ветерок ворвался в открытое окно, зашелестел тонкой, грубой бумагой, пахнущей свежей типографской краской.

«Вот это да!.. – мысленно воскликнул мужчина, увидев крупный заголовок на первой странице и пробежав статью глазами. – Очень интересно. И, возможно, может иметь отношение к пропаже из хранилища. Во всяком случае, допросы Слима надо прекратить. Раз он до сих пор не признал своей вины, то, скорее всего, не виновен. Разумеется, с учётом информации, опубликованной в этой газете…»

Мэлдвич потянулся к телефону, выбрал номер Тинклера.

– Фрэнк!.. – заговорил он, услышав голос подчинённого и не утруждая себя приветствием. – Читал сегодняшние газеты?.. Ещё не успел?.. Зря, очень любопытная информация. Странное ограбление в Трансатлантическом банке. Некий призрак проник в хранилище, наполнил сумку деньгами и испарился. Именно!.. Исчез – скрытая камера видеонаблюдения зафиксировала его неожиданное появление и всё прочее. Пять миллионов евро – таков улов грабителя… Ты вот что. Позвони Панчеру – пусть прекратит эксперименты над Слимом. Отзвонись и дуй в офис, я тоже выезжаю…

Джон энергично поднялся, потёр руки.

«Вот это уже кое–что!.. Если есть вор, – будь он хоть трижды призрак, – найдётся и капкан для него!..»

– 4 –

Закончив просмотр бумаг, Мэлдвич несколько мгновений сидел, прикрыв глаза. Переваривал информацию.

– Я здесь, шеф!.. – раздался голос Тинклера, неслышно вошедшего в кабинет.

– Отлично!.. – Джон поднял веки, отлепился от спинки кресла. – Сделай вот что. Во–первых, распорядись насчёт установки в хранилище скрытой видеокамеры. И смотри: никто не должен знать о её существовании!.. Лучше, если и ты забудешь.

Фрэнк кивнул. Спокойно, с достоинством. Подобострастие – для тех, у кого рыло в пуху. А также для тех, кто не знает себе цену. Или ничего не стоит. Подобострастие – для трусов. Фрэнк знал себе цену и стоил многого. И ничего не боялся. И никого – даже своего хозяина.

Шеф сделал небольшую паузу, во время которой изучал лицо слуги. Молодец!.. Никаких эмоций!.. Будто маску надел. Несколько лет назад. Другого выражения на этом лице Мэлдвич ни разу не видел.

– Ещё. Найди толкового экстрасенса. Таких сейчас немало. Очень сильных, видящих сквозь пространство и время. Ты найдёшь самого крутого. Отыщешь – и ко мне его!.. Гонорар обсужу с ним сам. Скажешь: хозяин не обидит!.. Срок на поиски – три дня. Всё, ступай!.. – Джон кивнул, указав глазами на дверь.

Тинклер не спешил уходить.

– Что–нибудь ещё?.. – удивлённо поднял глаза шеф.

– Да, – Тинклер смотрел под ноги. – Слим… Умер вчера вечером. Ему вкололи слишком большую дозу препарата. Сердце не выдержало.

Мэлдвич выругался, пристукнул кулаком по столешнице.

– Панчер совсем охренел!.. Ведь говорил же: не переусердствуй!.. Будь осторожен!.. Ведь случались уже… неприятности!.. Слим – только подозреваемый, причём бездоказательно, зачем давить на него, как на уличённого преступника?..

Лицо шефа побагровело, грудь возмущённо вздымалась.

Тинклер молчал, бесстрастно наблюдая за хозяином.

– Иди!.. – Мэлдвич слабо махнул рукой.

Фрэнк слегка склонил голову, энергично повернулся и быстрым шагом направился к выходу.

Джон проводил помощника взглядом и снова устало прикрыл глаза. Сказывались бессонные ночи. Всё дела, дела. Никогда от них покоя нет, даже по ночам. Рабочие моменты то снятся до утра, то, пробуждая, вовсе лишают отдыха. Плюс к ним беда с отцом. А теперь ещё проблема со Слимом…

– 5 –

Фрэнку Тинклеру понравилось бродить по Москве. Точнее – по её центру, окраины российской столицы не интересовали путешественника. Милые улицы, приятные на вид постройки. Частенько натыкаешься на табличку вроде такой: «В этом доме в 1829 – 1833 гг. жил писатель и общественный деятель…» Тинклер останавливался у каждой и с интересом знакомился с историей Москвы. Ну, а русский язык он знал практически в совершенстве: прабабушка была эмигранткой из России, и с её лёгкой руки знание русского языка стало обязательным для каждого поколения Тинклеров.