Евгений Башкарев - Неизвестный «Rio»

Рано утром в субботу по просьбе агента, курирующего потерпевшее бедствие судно, он вез боцмана и двух матросов от «Рио» к стоянке такси в южной оконечности поселка Кабардинка. Все моряки были гражданами Сирии, и, специально, чтобы Николай стал частью их беседы, общались на английском языке. Моряки уже успели отойти от событий четырехдневной давности и пребывали в хорошем расположении духа. Их рты не закрывались, истории лились рекой, и такая обстановка не могла оставить водителя равнодушным. День разгорался, и он решил не отказывать себе в общении со столь раскрепощенными людьми, ибо они сами затягивали его в диалог, как в трясину.

Дорога к стоянке такси занимала около получаса, и все это время продолжался бесконечный подъем в гору. Колеса УАЗа бились о камни, кузов стонал, как умирающая лошадь, в салоне клубилась пыль, но ни то, ни другое, ни третье не помешали боцману вспомнить о тяжелой жизни в горах во время войны. Она уже закончилась, но вражда осталась, и теперь, возвращаясь из рейса, он смотрел на горы, как на памятник ужасным событиям. Боцман верил, что, если он перестанет молиться за мир, враги вернутся, и горы вновь окрасятся в цвет голой испепеленной земли.

Один из матросов упомянул о своей малой родине, и Николай выяснил, что тот родился близ Акабы и несколько раз видел казни людей через отсечение головы. Все они осуществлялись в горах, под палящим солнцем, среди раскаленного песка и камня, и с тех пор такие места ассоциируются у него с кровопролитием. Другой матрос упомянул о том, что его брату вогнали кол в ногу за то, что тот был приверженцем власти. После этого у него началась гангрена и конечность пришлось отрезать целиком.

Николай не любил разговоры о политике, тем более – о сирийских проблемах, и решил поменять тему на более приятную. Однако никто из моряков его не поддержал, и в течение следующих двадцати минут он услышал несколько историй, как сирийцы враждовали с евреями и турками, как они кололи друг друга, точно скот, предавали хуже самых мерзких бандитов, насиловали и убивали женщин. Как осуществлялись расправы, для коих не требовался глухой карьер или дремучий лес. Все было на виду. И даже дети видели, как их отцам отрезают уши и пальцы только потому, что они смешанной крови или не той религии.

В конце концов, боцман сказал, что быть трупом в его стране не так страшно. Куда страшнее ходить по земле, где тебя не любят и презирают и где ты сам кое-кого не любишь и презираешь. И все это заточено так тонко, что со временем перетекает в смысл жизни.

Николай не спускал ногу с педали газа. Добавить в беседу было нечего, и он лишь кивал, толкая машину на очередную кочку. Грохот и скрипы то слабели, то нарастали. Иногда УАЗ кренился на бок и казалось, что вернуть ему равновесие может только бог. Но дорога выравнивалась и посылала машине новые испытания. Однажды кузов перестало трясти. Водитель увеличил скорость, уже не надеясь выведать у сирийцев ничего интересного, как вдруг мотор машины фыркнул и заглох. УАЗ остановился, моряки, измученные ездой по бездорожью, выдохнули, а водитель вспомнил о проблеме с термостатом и хлопнул себя по лбу.

– Приехали, – сказал себе Бобок.

Он редко говорил сам с собой, но, когда тому способствовали обстоятельства, себе не отказывал. Последовала серия ругательств по поводу личной безответственности. Николай вспомнил все, что так долго лежало на верхней полке его планов, но думать об этом было уже поздно. Он знал: УАЗ не заведется. По крайней мере, сегодня. После череды бранных слов Николай, как и полагается водителю, вышел из машины и открыл капот. От двигателя пахнуло жаром. В нос ударил запах горелой пластмассы, и Николай уставился в запыленное пространство.

«Мой хлеб подгорел», – подумал он, понимая, что уже завтра пограничники найдут другого водителя с хорошей машиной и сюда ему будет уже не просунуться. УАЗ кормил его с тех пор, как он завершил карьеру в море, и до сей поры неприятности не случались так некстати. Он следил за обслуживанием машины: менял масло, фильтры, свечи, регулировал клапаны. Но все это мгновенно стало бесполезным, потому что однажды он пренебрег заменой термостата, и теперь его двигатель закипел.

– Это должно было случиться. – Он опустил капот, взял один из чемоданов и сообщил пассажирам, что дальше они пойдут пешком.

Новость моряков не обрадовала. Боцман заскрипел зубами, матрос рядом с ним заохал, и только матрос, сидящий поодаль, сунул в рот сигарету и заявил, что будет рад пройтись пешком, если расстояние не превысит три длины его судна. Они вытащили чемоданы из УАЗика и пошли по узкой дороге вверх. Склон горы здесь уже не был таким крутым, но боцман и охавший матрос быстро выдохлись и отстали. Голоса их стихли, и компания разделилась на две части: одна шла быстро и уверенно, другая – медленно и рискуя упасть.

Над лесом висело низкое серое небо. Всякий раз, когда Николай поднимал голову, оно становилось темнее и ближе. С тех пор как балкер сел на мель, не пролилось ни одного дождя. Николай надеялся, что сегодняшний день не станет исключением из четырех предыдущих, но, чем дольше они шли в гору, тем тревожнее становилось у него на душе. Однажды он оглянулся и не увидел ни боцмана, ни матроса. Бобок остановился и тут же почувствовал на своем плече жесткую руку.

– Идем дальше, друг. Не жди их, – сказал сириец, и Николай к нему внимательно присмотрелся. Ему не понравилось, как прозвучало слово «друг». Интонация была такой, словно его заманивали.

Матрос выглядел, точно высушенный абрикос. Пальцы на его руках были тонкими, как спички, и, когда он хватался пятерней за ручку чемодана, Николай дивился, как они не обламываются и не выворачиваются. Он не представлял, как такие пальцы могут сжимать толстый швартовочный конец или удерживать ведро краски. Не укладывалось у него в голове и то, как они лежат на швабре, штурвале или гаечном ключе. Единственной ношей, какую им можно было доверить, являлась сигарета, и матрос наглядно демонстрировал это с тех пор, как они покинули машину.

– Нужно помочь им, – сказал Бобок.

Глаза сирийца прикрылись, будто он погрузился в сон.

– Не беспокойся. – Матрос поволок чемодан вверх по склону, по пути бормоча: – Думаешь, они слабые? Они просто не хотят идти пешком.

Николаю было безразлично, хотят или не хотят: главное, чтобы дошли. Если они не придут к назначенному часу, таксист позвонит агенту, а тот позвонит ему. Когда выяснится, что у него сломалась машина, ничего скрыть уже не удастся и хорошему заработку придет конец.

– Давай, давай! – припустил сириец. – Идем!

Но Николай не поспешил.

– Они могут потеряться! А я за вас отвечаю головой.