Евгений Башкарев - Ты слышишь?

© Евгений Башкарев, 2020

ISBN 978-5-4496-9966-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Когда в дверь постучали, Мария Александровна Фетль проверяла очередное сочинение, посвященное Дню матери. Под конец рабочего дня она устала от криков учеников и заперлась в своем кабинете, чтобы никого не слышать и ни с кем не разговаривать. Это было ее время, за которое она успевала сделать то, что не успевала сделать за весь день.

Некоторые сочинения она читала с удовольствием. Ей нравились свободные темы, потому что в них скапливалось больше мыслей самих учеников, нежели содранных готовых текстов из интернета. Если стилистически сочинение было написано грамотно, она пропускала орфографические ошибки.

Конечно, она их видела! Просто не хотела терять нить повествования. Она читала дальше, до конца, потом выделяла пару незначительных ошибок и ставила оценку. Фетль считала, что если ученик пишет сам, большая часть его умственных способностей уходит на то, чтобы воплотить идею, а не следить за орфографией. Поэтому на мелкие огрехи она закрывала глаза.

Впрочем, детям она прощала не только небольшую безграмотность. Если в школе случались проблемы из разряда «кто-то кого-то толкнул или побил», все тут же бежали к ней жаловаться. Мария Александровна разбирала скандал за скандалом, за что ее любили не только дети, но и их родители. Рабочий день казался ей сказкой, когда за окном темнело, а в ее кабинет никто не стучался, чтобы сообщить, что мальчики курят в туалете, а девочки хамят учителям.

Сегодня не случилось ни первого, ни второго, но в кабинет все-таки постучали. Фетль вздохнула, отложила тетрадь и пошла к двери. Она даже не пыталась предсказать, что кто к ней пришел. Она устала до такой степени, что никого не хотела видеть. Открывая замок, завуч думала: что бы ни случилось, она не задержится в школе ни на минуту. Проблемы все равно никуда не убегут, какой бы скоростью их решения она ни обладала.

Увидев на пороге кабинета мужчину с серым, как скала, лицом, Мария Александровна почувствовала испуг. Почему-то это лицо напомнило ей о неприятностях, и, хотя мужчина еще не произнес ни слова, Фетль уже ощутила себя на педсовете, где ей все время приходилось отчитываться, нежели что-то предлагать.

– Здравствуйте! – произнес он, не сдвигаясь с места.

Мужчина напомнил ей бродячего проповедника, наставляющего христиан на путь добра, с той лишь разницей, что ничего доброго в нем она не видела. От него веяло холодом и суровостью, а его взгляд сверлил в ней дыры.

Мария Александровна почувствовала себя голой и глупой одновременно. На всякий случай она незаметно поправила блузку и пригласила мужчину в кабинет. Она подозревала, что он отец или дедушка одного из учеников, не поладившего с ребятами из старших классов. Пока Фетль шла к столу, на котором лежала кипа непроверенных сочинений, мужчина сделал ровно два шага от двери и остановился.

– Вы могли бы присесть. – Она указала на ряд выставленных стульев.

– Благодарю, – проговорил мужчина, но не продвинулся вперед. – Я пришел к вам по очень важному делу.

– Да, конечно. – Она сделала вид, что озадачена и слушает его так же, как свою директрису.

Фетль не стала упрашивать собеседника занять сидячее положение. По ее мнению, все мужчины делились на две категории: упрямые и бестолковые. К какой из вышеуказанных категорий относился странный джентльмен, она не знала. Глаза его не двигались, но очевидное сосредоточение в них наводило на мысль, будто она была в чем-то виновата.

– Я никогда не просил людей о таких вещах. – Он поправил ворот пальто. Говорил, как будто свысока. – И, скорее всего, моя просьба покажется необычной. Однако я вынужден принять любой ваш ответ…

Он сделал паузу, но Фетль от этого еще сильнее запуталась.

– Вы готовы меня выслушать?

Мария Александровна потянулась за кружкой остывшего чая. Сделав два глотка, она посмотрела на мужчину в пальто. Она хотела предложить ему раздеться, но позже решила, что у такого строгого, уверенного человека есть свое мнение, как располагаться в чужом кабинете. И, если бы он хотел снять пальто, он бы уже это сделал.

– Извините, но обычно, когда незнакомые люди приходят ко мне в кабинет, они представляются или хотя бы называют фамилию своего ребенка. – «Или начинают орать тебе в лицо, показывая, кто здесь отец», – подумала она про себя. Последнее случалось чаще. – Так легче общаться. Меня зовут Мария Александровна. Я заведующая по учебной части и, к несчастью, из-за особых правил нашей школы вынуждена заниматься всеми воспитательными вопросами, как с детьми, так и с их родителями. Кто вы?

Она чуть повысила голос, но на поведении мужчины это никак не отразилось.

– Мое имя Освальд, – изрек он, и точно поставив точку.

Фетль слушала. Вкус чая был настолько противным, что она отставила кружку.

– И… что же случилось, господин Освальд?

– У меня умер отец, – сказал мужчина в пальто и словно растоптал горечь, скопившуюся в просторном кабинете.

– Примите мои соболезнования. – Мария Александровна пожала плечами, не зная, как продолжить разговор.

– Благодарю, – ответил Освальд. – Но я пришел получить от вас нечто большее.

Фетль взяла ручку и принялась вращать ее между пальцами. Даже разговоры с неугомонными родителями проходили в более радужных тонах. Сейчас ей казалось, будто ее испытывали.

– Мой отец отучился в этой школе всего четыре года, – продолжил Освальд, окидывая суровым взглядом стены кабинета. – Потом его позвали на войну. Но он не воевал.

– Почему же?

– Он попал в плен, когда немецкие войска захватывали Польшу.

– Вы поляк? – спросила Мария Александровна. – Точнее… вы или ваши предки были из Польши?

– Да. Вы верно догадываетесь. Плюс мое имя не подходит к русской культуре. Я считаю себя поляком, потому что мать и много других родственников до сих пор живут в Польше. Но мой отец никогда не был поляком. Он родился в Новороссийске, дал мне русское образование, и… так получилось, что я свободно говорю на двух языках, имею два паспорта и живу на две страны.

– Ваш отец прошел войну? У него, наверное, есть звание?

– Нет. К сожалению, он не прошел войну. Он попал в плен. Потом бежал. Снова попал в плен. И снова сбежал. Он бежал от немцев трижды, и всякий раз, когда он совершал побег, немецкий лагерь горел.

– То есть…

– Сгорал дотла, – уточнил Освальд. – От него ничего не оставалось. Только выжженное поле и все.

– Он имел к этому…

– Я уверен! – промедлил он. – Он был необычным человеком. Что-то было в его руках…

Он помолчал. Фетль медленно обдумывала услышанное. После сочинений о матери истории про войну ее почти не захватывали. Они смотрелись, как бред ненормального.