Олег Жилкин - Песок пирога

Зануды – это конченные неудачники. Я не засуживал такой участи. Я был довольно симпатичным парнем, пользующимся успехом у противоположного пола. На хрена я влез в этот улей сублимирующих интеллектуалов и не чаявших в них души суфражисток? Впрочем, позже улей исторг меня из своего чрева. Я переживал острое увлечение православием и пытался ввести идеи христианских философов в интеллектуальный дискурс, который, по правде сказать, не сильно бы от этого пострадал. В ходу был самый пестрый набор идей, но темы религии встречали самое упорное сопротивление организаторов. И все же, меня не изгоняли из милосердия. Раз в неделю, по четвергам, я являлся на собрания общества, всякий раз покидая его еще более неудовлетворенным. Я был сжигаем изнутри огнем богоискательства.

На третьем курсе университета, я чуть было не решился бросить учебу и уйти в монастырь, даже не будучи сколько-нибудь верующим человеком. Просто мне вдруг опостылила моя жизнь и учеба в университете, и я почувствовал необходимость кардинальных перемен в своей жизни, которую, как мне казалось, я трачу неизвестно на что. Я даже записался на прием к владыке, чтобы уточнить детали. Опытный, хотя и довольно молодой секретарь, исподволь выведал у меня цель моего визита и нарисовал мне картину послушничества, через которое мне придется пройти, прежде чем дело дойдет до принятия монашеского пострига.

– Послушники много физически работают. – предупредил он.

– Ну, а читать-то им можно? – поинтересовался я тем, что составляло для меня в то время главный интерес моей жизни.

– Можно, но только душеполезную литературу.

Что секретарь подразумевал под «душеполезной литературой» мне было понятно. Такого рода чтения на истфаке мне хватало без монастыря, и я не стал дожидаться аудиенции с владыкой, поскольку интересы мои в ту пору лежали в совершенно иной области, и духовная жизнь для меня более сочеталась с понятиями риска, а не пользы.

Я все же сохранил интерес к аспектам христианского учения, и мне то и дело приходило на ум искать точки пересечения ученых занятий гуманитарной направленности, с изучением вопросов теологического круга, но мои предложения, как я уже упомянул, не встречали сочувствия. На меня смотрели с некоторым сожалением, как на человека, который своими руками отрезал себе пути к самообразованию и развитию. Я же все острее переживал свое одиночество в своем кругу. Позже я переехал в другой город, а потом поменял и страну, и мои контакты почти сразу оборвались, и лишь однажды мой знакомый приятель, живущий в том же доме, в котором размещалась некогда приютившая меня организация, по моей просьбе, посетил собрание моих прежних коллег, и невольно поинтересовался у меня впоследствии: что за секту он посетил? Меня так развеселила его непосредственная реакция, что я описал этот случай на своей страничке в фейсбуке, и тут же на меня обрушилась волна негодования всех, кто имел честь принадлежать к этому избранному обществу. Сравнение с сектой их настолько оскорбило и даже напугало, что я вынужден был оправдываться. К тому моменту я уже несколько лет не жил в России, и даже не предполагал, что атмосфера изменилась настолько, что подобные шутки могут восприниматься ответственными людьми, как повод спровоцировать проверку деятельности учреждения. Я, как всегда, оказался недостаточно чуток к нюансам. Позже нашлись и те, кто всерьез обвинили меня в том, что я предал своего учителя, которому всем обязан, так что и вовсе пришлось прекратить всякое общение с руководителем, которое длилось у нас не одно десятилетие и пережило даже мой арест, обыски и допросы в КГБ в середине восьмидесятых годов.

На исторический факультет я попал случайно. Меня больше к языкам тянуло, к иностранной литературе. Хотелось самому на иностранных языках читать, а еще лучше стать переводчиком. Но поскольку языкам я учился в провинции, то экзамены завалил, и пришлось мне на следующий год уже продумывать более серьезно стратегию своего поступления. В общем, так я на истфаке и оказался, без особой любви и интереса к истории, чисто из прагматических соображений. Утешало лишь то, что что история, несмотря на крайнюю степень идеологизации преподавания в середине восьмидесятых, все-таки относилась к гуманитарным дисциплинам, и на факультете был принят дискуссионный характер подачи учебных материалов, что нарушало монотонный ритм преподавания схоластических дисциплин и вносило элементы свободомыслия в процесс познания материалистических основ исторических процессов.

Учеба давалась легко, дружным наш курс назвать было трудно – слишком разные люди на нем собрались. Первое время девушки пытались устраивать вечера знакомств, но ребята быстро напивались и начинали валять дурака с непривычки к алкоголю. То вдруг примутся плясать с ботинком на голове, то отправятся на вокзал «делать революцию», то вздумают разгромить киоск «Союзпечати», приветствуя размещение советских ядерных ракет в Восточной Европе. Девчонки расстраивались и делали ставки на следующий вечер знакомств, который так же заканчивался провалом. Так прошла зима, наступила весна и пришло время первокурсников в историки посвящать. Церемония посвящения включала в себя необходимость пройти через испытания, заключающиеся в том, чтобы протащить недавнего абитуриента по всем историческим эпохам от неолита, вплоть до торжества Советской власти. Наливали больше всего в период НЭПа, били и издевались сильнее всего в эпоху Средневековья, до Советской власти люди добирались в жалком состоянии, но все искупало торжество посвящения первокурсника в историки. В конце исполнялся студенческий гимн на латыни, студентам вручали свитки, свидетельствующие о том, что их приняли в братство историков, после чего пьянка приобретала по-настоящему ритуальный размах. Все пили на равных из одних канистр: и студент первокурсник, и убеленный сединами профессор и высокомерный аспирант.

Наше посвящение в студенты закончилось в отделении милиции. Проходя гурьбой мимо местной шпаны, собравшейся у входа в Дом Офицеров на танцы, у нас возникла минута взаимной неприязни, вылившаяся в драку прямо на улице, причем драку начал я, и виной тому был алкоголь и мое великое воодушевление фактом своей причастности к исторической науке, из чего я решил создать небольшую историю в память о событии. Мой левый боковой пролетел мимо цели и сокрушил афишу дворца офицеров, приглашающих всех желающих на вечер танцев. Гул от удара перекрыл гул негодования возмущенной моей дерзостью толпы «бродовских», считавших Дом офицеров своей законной территорией. Парни разбежались, зная суровые нравы иркутских улиц, а девчонкам все-таки удалось отбить меня у шпаны и вызвать милицию. Всех, кто не разбежался свезли в участок, где я с трудом вспомнил имена своих одногруппников, потому что за весь прошедший учебный год мы так толком и не познакомились.