Геннадий Перминов - Полет беркута

«Вот Машка, глупая баба! – хмыкнул полковник, вспоминая, как его жена с плачем кинулась на шею Прохору, ласково называя его «беркутёнком», когда он пришёл к ним в форме после выпускного в училище.

Приближался 1989 год. Наконец-то опомнившийся Генеральный секретарь ЦК КПСС решил прекратить бессмысленную бойню в Афганистане и вывести оттуда войска.

В создававшееся тогда под патронажем Службы Безопасности диверсионно-подрывное спецподразделение требовались специалисты, а так как подразделение именовалось «Беркут», сам Господь Бог привёл туда лейтенанта Беркутова, а куратором и руководителем группы назначили подполковника Ивлева. Прошка же через два месяца получил первое боевое задание и вылетел в Афганистан контролировать, а при надобности прикрывать вывод советских войск.

Ахмет Мусаев вышел на улицу, сладко потянулся и неодобрительно посмотрел на затянутое дождливыми тучами небо, которое грозной шапкой накрыло ущелье. Затем, зорко осмотревшись по сторонам, отправился проверить посты, в частности, прибалтийскую девушку-снайпера, и с трудом обнаружил её на верхушке сосны, вершина которой раздваивалась. Здесь-то и примостилась голубоглазая и молчаливая охотница.

«Хорошее место выбрала, – одобрительно подумал Ахмет, потому что даже с десяти шагов он с трудом различил прильнувшую к дереву худощавую фигурку.

– Как вы там, Инга? – спросил он снайпершу. Единственное, что он знал о ней, так это её имя и что у неё на пластиковом прикладе около тридцати зарубок.

– Нормально! – Инга скользнула по нему ледяным, равнодушным взглядом синих глаз, и командир, невольно поёжившись, вернулся в помещение.

А полковник Ивлев, помешивая ложечкой остывший чай, продолжал вспоминать, поглядывая на часы и с нетерпением ожидая приезда Прохора.

Январь в Афганистане, как начало ноября в Москве. Ледяной, мелкий дождик, вперемешку с мокрым снегом прижимал шквалистым ветром бойцов подразделения «Беркут» к голым камням на вершине горы. Прохор в бинокль разглядывал приближавшийся обляпанный грязью бронетранспортёр и с облегчением вздохнул, когда разглядел знакомую фигуру подполковника Ивлева, который к пятидесяти годам неожиданно для всех стал полнеть, раздаваться вширь. Остановившись у блок-поста, «дед» легко выбросил из верхнего люка своё массивное тело, обнял Прошку и, пожав руки остальным пятерым бойцам, которые зябко кутались в насквозь промокшие бушлаты, просипел простуженным голосом:

– Снимаемся! Живо на броню!

Разом повеселевшие спецназовцы быстро оседлали БТР, который. утробно рявкнув сизым выхлопом, резко дёрнул с места. Проезжая небольшой кишлак, который притулился у самого обрыва реки, тогдашний командир группы капитан Лыков попросил водителя остановиться, хотел заскочить в местную продуктовую лавку. Бойцы, недовольные остановкой. заворчали, а когда внутри помещения раздался выстрел, сразу притихли, сжимая в руках автоматы и настороженно переглядываясь. Тишина. Прошка соскользнул с БТРа, пригнувшись скользнул внутрь, и сразу раздалась длинная, хлёсткая очередь его «АКА». Дверь тихонько отворилась и показался чумазый мальчишка лет шести, за ним, безмятежно улыбаясь, вышел Прохор с котёнком в руках и почти сразу из проёма раздался гулкий хлопок. Беркутов дёрнулся, но устоял, рванул из-за пояса гранату, вырвал зубами кольцо и резко через плечо швырнул её назад, в раскрытую дверь, одновременно сбивая мальчишку с ног и закрывая его своим телом. Раненного Прошку и тело капитана Лыкова втащили на бронетранспортёр, и грозная машина понеслась на свой берег уже без остановок.

Беркутову было присвоено звание старшего лейтенанта, и его назначили командиром спецподразделения «Беркут». И только теперь, после Анголы, за шесть лет безупречной службы, ему присвоили звание капитана, хотя по характеру выполняемых Прошкой операций, ему давно пора ходить в майорах.

«Да-а, тяжело в нашей Конторе даются звания, – думал Ивлев. Его воспоминания прервал резкая трель звонка.

Когда он открыл дверь, Прохор, дурашливо вытянувшись по стойке смирно, отрапортовал:

– Капитан Беркутов по вашему приказанию прибыл! Здорово, «Батя»!

Лицо «деда» вытянулось от изумления, а в округлившихся глазах заметались огоньки едва сдерживаемой ярости:

– Кто? Капитан Беркутов? Посмотри, на кого ты похож! Небритый! Немытый! В рваных штанах! А твоя дурацкая причёска скоро доведёт меня до инфаркта! Ты похож на бедного фермера из задрипанного мексиканского штата! – полковник шумно дышал, не сводя глаз со смутившегося Прохора. Действительно, его причёска в Конторе была притчей во языцех. Густые, волнистые с проседью волосы спереди, седой кокетливый локон, а сзади небольшой ковбойский хвостик, затянутый простой резинкой от велосипедной камеры, который доводил штабных офицеров до белого каления.

– Ну что ты орёшь на ребёнка? Дай ему хотя бы войти! – послышался сзади тихий, укоризненный голос. Резко обернувшись, Ивлев увидел свою жену, которая с нежностью смотрела на Прохора.

– А ты не лезь! Он командир элитного спецподразделения, а не ребёнок!

Иван Тихонович презрительно фыркнул, посторонился, пропуская Беркутова, и захлопнул за ним дверь.

– Да я в его-то годы… – он воодушевился и опять повысил голос.

– Вот с этого места, где ты упомянул про годы Проши, пожалуйста, поподробнее, – по-прежнему тихо, но настойчивее произнесла Марья Антоновна и перевела мерцающие в полумраке прихожей глаза на взбудораженного мужа.

И он, гроза бойцов всех групп, специализирующихся на диверсионной работе, «дед», Герой Советского Союза, полковник Ивлев в смущении заметался по тесному помещению, теряя тапочки. Он попытался пнуть огромного персидского кота, который, лениво щурясь, презрительно смотрел на хозяина, но промахнулся. Со всего маху врезав босыми пальцами по косяку двери, ведущей в большую комнату, бросился к любимому креслу, исказив от боли лицо.

– Пусть остынет, – Марья Антоновна улыбнулась. – Пойдём, Прошенька, я тебе чаю налью и ванну приготовлю, – и женщина, взяв Прошку за руку, повела на кухню. Пока Беркутов пил чай, она нашла старый спортивный костюм мужа и, наполнив ванну, проводила туда Прохора, а сама прошла к мужу, который, надувшись, сидел в кресле, потирая ушибленную ногу.

– Ну, успокоился немного, буян? – Марья Антоновна подошла к креслу, прижала лобастую голову мужа к груди и, задумчиво глядя в окно, начала перебирать пальцами его жёсткие седые волосы.

– Буян, буян! – успокаивающе ворчал «дед» в блаженстве закрывая глаза. – А чего он, как бомж, приехал? – он взял руку жены и поцеловал её маленькую ладошку.

– Ну, он же ещё ребёнок, не кричал бы ты на него.