Геннадий Перминов - Оборотень

Матерый волк в одиночку уходил от погони, тяжело проваливаясь в пушистый снег, оставляя чётко выделявшуюся на глубоком белоснежном покрывале яркую цепочку кровавого следа.

Их немногочисленную стаю обложили флажками на рассвете, когда багрово-красное зимнее солнце едва выглянуло из-за горизонта и, словно давая начало новому дню, послышался захлебывающийся лай специально подготовленных собак и подбадривающие их сиплые выкрики. Волки заметались в узком распадке, но единственный выход из оврага был перекрыт, перегорожен верёвкой с болтавшимися на ней тряпками, которые и отпугивали зверей, с опаской подходивших к флажкам. Боязливо косясь на них, они испуганно отпрыгивали в сторону. Вожак, крупный и матёрый волк с неестественно-голубыми глазами, притаился за огромным валуном и мучительно искал выход из создавшегося положения. Раздался выстрел, затем второй, послышался жалобный визг и два молодых самца забились на снегу в предсмертной агонии.

– Ванька! – послышался азартный крик. – Это двухлетки, молодняк! Вожака надо бить!

– А где он? – спросил густой, прокуренный бас. – Где вожак-то?

– Так за каменюкой спрятался! Обходи, сейчас мы его достанем! – послышались хруст ломающихся веток, отборная матерщина и сдавленный стон.

– Ногу, кажись, повредил! Давайте без меня, а потом вернётесь!

Вожак подобрался и, ободряюще посмотрев на самку-волчицу, которая доверчиво прижималась к нему, бросился туда, к пугающим флажкам, где копошился подвернувший ногу охотник. Тот, услышав приближавшееся хриплое дыхание, испуганно поднял голову, вскинул ружье, но выстрелить не успел. Волк мощным корпусом выбил ружьё из рук, затем, не мешкая, решительно перемахнул через бечеву и, в два прыжка одолев расстояние до реденькой рощицы, остановился, тяжело поводя боками. Волчица замешкалась, а потом совершенно неожиданно для вожака, бросилась в противоположную сторону, в густой ельник. Охотник, смешно барахтаясь в снегу, успел вытащить ружьё из снега и выстрелить вдогонку. Вожак прекрасно видел, как его спутница, инстинктивно опережая выстрел, резко метнулась в сторону и скрылась в седоватом от мороза хвойном подлеске. Неожиданно откуда-то сбоку раздался ещё один выстрел, и волк почувствовал резкий толчок, а затем нестерпимую боль. Он жалобно взвизгнул, резко развернулся и, поджимая раненную лапу, бросился через поле к спасительно темневшему лесу.

Охотники, а их было четверо, перетащив на небольшую полянку тела волков, оживлённо обсуждали прошедшую облаву.

– Как я их! – хвастливо заявил Иван, молодой, щуплый мужичонка, который работал шофёром в леспромхозе. – Два выстрела – два волка! – он снисходительно поглядывал на мужиков, с трудом отходивших от охотничьего азарта. – Винтовку бы мне, снайперскую, с которой я службу армейскую проходил, – он досадливо, с показным ухарством крякнул. – Я бы его достал! – он с сожалением смотрел на удалявшуюся серую точку. – А ты, Григорий, едва жизни не лишился. Растерялся, что ли?

– Так ногу я подвернул, пока то, сё, а эта серая зверюга и вылетела на меня, – сконфуженно оправдывался Гришка, поглядывая на тестя, деда Степана, самого старого и опытного зверолова. – Ружьишко у меня, как щепку из рук выбил! Как глянул на меня своими глазищами, у меня аж мороз по коже и кровь в жилах остановилась. А что самое интересное – голубые глаза у волка! Голубы-ы-е, – задумчиво протянул он.

– Разве бывают волки с голубыми глазами? – спросил Гришка у свёкра, седовласого старика, у которого вместо правой ноги поскрипывал деревянный протез. – Что же ты не добил его, отец? Ты же почти в упор стрелял?

– И меня его глаза смутили, – глухо отозвался старик. – Человечьи глаза, просящие! Много чудес я перевидал, слышал и про голубоглазых волков. Хорошего тута мало, а к тому же – волчица ушла. Если подранок не истечёт кровью – мстить будут! Эх, не нужно нам было это семейство трогать!

– Думаешь – оборотень? – спросил Егор, широкоплечий и молчаливый бородач, для которого тайга была вторым домом.

– Возможно, возможно… – задумчиво пробормотал старик. – Не надо, ох, не надо было нам их трогать! – повторил он и мрачно оглядел притихших охотников.

– А почему не надо их трогать? – не унимался Ванька. – Волк – он и есть волк!

– Молодой ты ещё, паря, и много не понимаешь. Меченый он, голубоглазый. Бог его пометил и не нам его жизни лишать, – снисходительно пояснил дед Степан. – Ты Егорку поспрошай, он тебе про оборотней много чего расскажет, – старик явственно намекал на бабушку Егора, колдунью и знахарку Ефросинью. – Про то, как в наших краях они водились. Давай, мужики, вырубайте слеги и тащите волков в деревню! – на правах старшего скомандовал он и удручённо насупился.

Проваливаясь в снег по самое брюхо, вожак, тяжело, прерывисто дыша, с трудом брёл по мелколесью. Он чувствовал, как силы покидают его могучее тело, потому что кровь не переставала обильно сочиться из раненной лапы. Он уже не бежал, а, пошатываясь, брёл по укатанной лесовозами дороге, ощущая полнейшее безразличие к своей дальнейшей судьбе. Слева показались покосившиеся кресты деревенского кладбища, и волк машинально свернул на узкую тропинку, которая вела к погосту. Тропа вывела его на бугор, к двум явно ухоженным и очищенным от снега аккуратным могилкам, с металлическими памятниками, верхушки которых украшали красные звёздочки. Волк рухнул на тропинку между могилками, и устало закрыл глаза, изредка вздрагивая от пронизывавшей всё тело боли. Полежав немного, он с трудом поднял голову и, изогнувшись, стал облизывать кровоточащую заднюю лапу. Ощутив шершавым языком твёрдый бугорок неглубоко засевшей пули, волк вцепился в нее зубами и резко, вместе с изрядным клоком кожи, выдрал ее из тела, а затем, хрипло взвыв от пронизавшей всё туловище нестерпимой боли, потерял сознание.

Часть первая

Старик лежал на печи, слушал завывание январской метели за окном и, беспокойно ворочаясь с боку на бок, вспоминал свою нелёгкую и малорадостную жизнь.

Его отца, угрюмого и неразговорчивого мельника, а стало быть и жену, Степанову мамку, расстреляли за складом, в котором в добрые времена хранилась готовая мука. Самой экзекуции он не видел, но мальчишка отчётливо, до сей поры помнил мамкин вой, мольбу, просьбу о том, чтобы не трогали Стёпочку, её сыночка, кровинушку.

– Ванька! – выла Катерина, Стёпкина мамка, ползая на коленях и пытаясь поцеловать грязные сапоги чекиста. – Я же, когда крестили тебя в церкве, самолично крест православный на шею вешала! Аль ты его не носишь? Пощади сына!

– Сын за вас, аспидов и кровопивцев, не в ответе! – верещал пьяный чекист и злобно щерил гнилые, прокуренные зубы. – Так говорит наш великий вождь и учитель, товарищ Ленин.