Геннадий Перминов - Оборотень

Приближался обед. Стёпка запрягал лошадёнку, на которой он возил обеды на делянку, и теперь с помощью молчаливого конвоира устанавливал в телегу жестяные термоса с баландой. Неожиданно раздался натужный визг сирены, и энкэвэдэшник, пожилой дядя Вася, недоуменно, посмотрев на не менее встревоженного Стёпку, вскинул винтовку и направил её на обескураженного парня.

– Ты, того, смотри у меня! – грозно пророкотал он и для пущей убедительности, щёлкнув затвором, подтолкнул парня в сторону небольшой площади перед управой лагеря, куда со всех сторон сбегался встревоженный народ.

– Постройте этих убогих! – раздался зычный голос начальника лагеря, капитана Ермолаенко. Охранники, грубо и бесцеремонно работая прикладами карабинов, быстро образовали нелепое подобие шеренги взволнованных, не менее самих конвоиров, заключённых. Послышался отдаленный топот, нестройное сиплое дыхание, и в загодя распахнутые ворота зоны вбежали зэки с делянок.

– Значит так, сидельцы! – подождав, пока неровный строй немного успокоится, начал Ермолаенко. – Все вы знаете, что вероломный враг почти два года топчет своими грязными сапогами нашу священную Родину! – немного подождав, пока стихнет нестройный гул, капитан продолжил говорить. Говорил он много, пространственно и воодушевленно… О величии и суверенитете нашей страны, о вероломстве Гитлера и ещё много чего пафосного и не особо понятного для Стёпки. В конце своей пространственной речи начлаг объявил, что партией принято решение об образовании исправительных батальонов, в которые зачисляются те, у кого, соответственно, позволяет статья.

– Родина, она, конечно, Мать! – воодушевлённо верещал Ермолаенко, – а вы её провинившиеся дети, которые должны кровью искупить свою вину!

Затем начлаг, вытащив из полевой сумки стопку листов, отпечатанных на машинке, и многозначительно оглядев безликий строй заключённых, принялся громко и отчётливо выкрикивать фамилии тех, кто вынужден был «кровью искупать свою вину».

Так Стёпка Галкин оказался в исправительном батальоне, попросту – в «штрафбате».

А потом был краткий, трёхмесячный курс молодого бойца, и молодой парень попал в сталинградское пекло, в котором в первом же бою ему оторвало ногу чуть ниже колена. Полгода в госпитале в Нижнем Тагиле, где Степан, с трудом оправившись от перенесённого ужаса всего трех дней, проведённых им на войне, заново научился ходить… Правда, на костылях… Да и комиссовали его подчистую…

Когда подошло время выписки, его вызвал к себе начальник госпиталя.

– Ну, земляк, домой поедешь? – начальник госпиталя, как и Стёпка, был родом с Волги. Степан задумался. Кто его ждёт там, дома, тем более, что там сейчас оккупированная территория? Отца с матерью расстреляли… Дальние родственники? А нужен ли он им? Катерина? А где она сейчас? И жива ли? За всё время, проведённое в разлуке, Стёпка не получил от девушки ни единой весточки, хотя и частенько писал ей.

– Свою вину перед Родиной ты искупил полностью! Решай! – врач, внимательно глядя на поникшего Степана, понимающе качал головой.

Стёпка растерянно пожал плечами и неуверенно посмотрел на доктора.

– А можно я обратно?

– В лагерь? – военврач устало усмехнулся.

– Нет! – испуганно выкрикнул Стёпка и отрицательно замотал головой. – В деревню. Там же есть деревни? – он умоляюще посмотрел на начальника госпиталя.

– Тяжело тебе будет, солдат! Тяжело, – доктор сочувственно вздохнул, внимательно прочитывая какие-то бумаги. – А кому сейчас легко? – он встал, вышел из-за обширного стола и крепко пожал Степану руку. – Держись, боец, а главное помни, что кроме самого себя, тебе никто не поможет!

Эти простые и проникновенные слова усталого военврача, Степан запомнил на всю жизнь.

Так рядовой Степан Галкин, демобилизованный по ранению солдат Красной армии, в мае 1943 года очутился в маленькой деревушке со смешным и ласковым названием Ляля, которая раскинула россыпь убогих домишек на берегу реки Вымь.

Часть вторая

С трудом стряхнув с себя тяжкую и дремотную пелену не особо приятных воспоминаний, старик открыл глаза и лениво посмотрел в мутноватое окошко, через которое нехотя пробивалась синева наступавшего утра.

– О-хо-хо! – громко вздохнул он и с трудом распрямил затекшую спину. – Всю ноченьку мело, пойти, снег почистить, – произнёс вслух дед Степан.

Давненько, лет десять назад, а точнее, когда его непутёвая дочка Нинка в очередной раз покинула родные пенаты, старик взял привычку разговаривать сам с собой, выражать свои мысли вслух. Правда, года два назад Нинка возвратилась в почти опустевшую и обезлюдевшую деревню с новым мужем, хватким и пронырливым молдаванином Гришкой Петреску, который сразу не понравился старику своей бесцеремонностью и который не далее, как вчера, едва не стал жертвой матёрого волка. А ещё они привезли с собой шестилетнего Ваньку, чуточку смугловатого, смышлёного мальчугана, который, по сути, являлся родным внучком деда Степана. Но это только по сути…

Приехали они с Якутии, с алмазных приисков. Возвратились и, засучив рукава, принялись за невиданные доселе в деревеньке дела…

Пожив немного у Степана и осмотревшись, они купили за бесценок один из опустевших домов на окраине, почти на берегу реки, хозяева которого давно умерли, а дети благополучно проживали в городе, и решили заняться фермерским хозяйством. Индюков разводить.

– А что? – резонно и гортанно доказывал Гришка молчаливо слушавшему его тестю. – Вода – рядом, деньги пока есть, а не хватит, можно будет кредит взять! Живи, не хочу! Тем более, государство помогает!

– Берешь чужое, а отдаёшь – своё! – резонно пытался охладить его темперамент старый охотник. – И ещё… На государство надейся, а сам не плошай!

– Пап, ну что ты пристал к Грише? – поддержала мужа Нинка. – Тебе счастья не было, так дай нам пожить по-человечески!

– Живите! – махнул рукой старик, понимая, что спорить бесполезно. – Коль желание есть…

К немалому удивлению старика, дела у молодёжи, как он, с некой ноткой язвительности называл дочку с зятем, пошли довольно неплохо. Гришка выписал лесу и буквально через две недели при помощи поселковых мужиков выстроил теплый сарай, вполне пригодный для содержания капризной птицы в суровых условиях. Позади сарая пристроили загон, в котором к концу короткого северного лета важно расхаживали невиданные доселе молодые индюки.

– Надо ведь, диво какое! – изумлённо бормотал старик, недоверчиво разглядывая чванливую птицу. – Почти восемь десятков годков прожил, а таких тварей носатых только по телевизеру видел!

– А всё-таки они молодцы! – негромко ворчал дед Степан, закуривая сигарету. Включив старенькую плитку, поставил на неё чайник. – Три года всего прошло, как приехали, а уже и коптиленку поставили, машину грузовую, хоть и старенькую, а прикупили. В ресторан вон, в район мясцо возят. Говорят – вкуснятина необыкновенная. А какая вкуснятина? – добродушно усмехнулся он, наливая чай в алюминиевую кружку и с удовольствием вдыхая пряной аромат зверобоя. – Мясо, оно и мясо! Дикое, лесное – всё получше будет!