Геннадий Перминов - Оборотень

Стёпка коротко поведал суровой и монументальной бригадирше свою довольно скудную биографию.

– Вона, как-ак! – доверительно протянула тётя Шура. – Поломала тебя судьбинушка, парень… Ну это и хорошо, – и, глубоко выдохнув, вынесла вердикт, от которого на душе у парня сразу полегчало:

– Сойдёшься ты с нашими бабёнками! Они у меня хорошие, злые только, а так – очень хорошие. Сейчас я тебя с ними познакомлю. Да, а сколько тебе лет? – неожиданно спохватилась она.

– Двадцать шесть. Скоро будет, – сконфуженно пробормотал Стёпка и в свою очередь спросил:

– А почему у вас женщины злые?

– Война, милок, – коротко и просто пояснила бригадирша. – Мало того, что работа каторжная, так еще и мужиков нету! А без мужика баба, что собака дворовая, которая по делу и без дела на всех бросается! Ты поглядывай по сторонам! Да зорко поглядывай! – нарочито строго заметила она. – Хоть и молод ты, а как бы они тебя не разорвали да в любовных утехах не замучили! – Александра Никаноровна добродушно захохотала. – Ну, ты больно-то не робей! – она, приостановившись, подождала Стёпку, который втянув голову в плечи, с трудом старался не отставать от неё, и ободряюще похлопала его по плечу. – Я тебя в обиду не дам!

– Тетя Шура! А вы… а ты… – Стёпка невольно замялся, подбирая нужные слова для весьма щекотливого вопроса.

– Племянничек нашёлся! – насмешливо фыркнула бригадирша. – Я, что, совсем на старуху похожа?

– Нет! Нет! – отрицательно затряс головой окончательно растерявшийся Степан. – Просто…

– А ты живи просто, – прямо и безапелляционно вылепила женщина. – И прекрати мне «выкать»! Шура я! Просто Шура! А насчет твоего неоконченного вопроса, то я тебе отвечу, только вечерком, а то мы уже подходим! Сегодня ещё у меня переночуешь, а завтра тебе жильё подыщем! Негоже замужней бабе у себя постореннего мужика привечать! Да-да, не удивляйся… Есть у меня мужик, Василием величают! Сейчас он с плотами вниз по Выми ушёл! Ну, вот и пришли! Здорово, бабоньки! – громогласно ухнула она. – Живы-здравы будете!

– И тебе не хворать, Александра! – послышались в ответ хриплые, простуженные голоса и из покосившейся бытовки, которая стояла на краю делянки, высыпало несколько женщин.

– О-го! – весело выкрикнула та, что выскочила самая первая. – Глянь, бабы, Шурка жениха нам привела! Спасибочки тебе, благодетельница ты наша! – моложавая, симпатичная женщина оценивающе оглядела покрасневшего Стёпку и согнулась в шутливом поклоне. – Не даёшь ты нам, товаркам своим, от мужского невнимания сгинуть! Только, хлипковат он, мужичок-то! Выдержит ли любовь-то нашу! – продолжала она под громкий хохот остальных.

– А тебе, Людка, только о мужиках и думается! – под непрекращающиеся перекаты смеха, парировала Александра. – О работе бы так думала!

– Так без мужичка под боком и работа в тягость! Так, бабоньки? – Людка повернулась к подругам, ожидая у них поддержки.

– Так! – нестройно загомонили бабы и, окружив бригадиршу с затравленно-озирающимся Стёпкой, вопросительно уставились на них.

– Вот, бабы, наш новый учётчик Степан! Прошу любить и жаловать! – представила Александра Никаноровна нового работника.

– Ну, во-от, – нарочито-обиженно протянула Людка. – Думали, жениха привезли, а это опять начальство пожаловало!

– А особо непонятливым я советую прикусить язык и не баловать! – внушительно оборвала бригадирша разговорчивую товарку и многозначительно выставила пудовый кулак. – Ясно?

– Ясно, – сконфузилась моложавая женщина и спряталась за спины подруг.

– Давайте покурим да за работу! – скомандовала Александра, и первая, широко, по-мужицки раздвинув ноги, уселась на влажный ствол сосновой кряжины. Степан неловко, как цыплёнок возле наседки, примостился рядышком, а бабы расселись вокруг. Пачка папирос, которую Шура достала из кармана, пошла по кругу, а когда очередь дошла до Стёпки, он невольно замешкался.

– Не куришь, что ли? – удивилась Шура, поднося зажженную спичку к папиросе.

– Курю, – промямлил Стёпка. – Только нету у меня своих, а вы… ты… и так столько для меня сделала.

– Ты, парень, эти скромности оставь! – строго рыкнула бригадирша. – Если куришь, то кури и нечего из себя благородие строить! – она протянула Степану пачку и сунула коробок спичек. – Ты же не из господ будешь?

– Нет, – Стёпка сунул папиросу и, подкурив, невольно закашлялся.

– Эх, цыплёнок ты, цыплёнок! – добродушно протянула Александра Никаноровна и похлопала Стёпку по спине.

– Значит так, бабы, слушайте сюда! Это Степан Галкин. Фронтовик, направленный к нам военкоматом после ранения. Людка, это я специально для тебя говорю! – с усмешкой произнесла бригадирша.

– Да поняла я, поняла! – послышался из-за спин приглушенный голос.

– Так вот, – продолжала Шура. – Надо ввести парня в курс дела, объяснить ему, что да как, а не зубоскалить попусту! – Шура слегка повысила голос. – Вот тебе метр, Степан, – она сунула в руку парня облезлый, перевязанный в нескольких местах проволокой складной метр, – мела покуда нет, а угля здесь сколько хошь! Вот тебе карандаш и тетрадка, – она порылась в «сидоре» и вытащила оттуда изрядно потрёпанную клеёнчатую тетрадь, с вложенным в неё огрызком карандаша. – Это твой главный документ, – пояснила бригадирша, – так что следи за ним, как за бабой в первую ночь, – подытожила она под сдавленное хихиканье. – Это, – Шура широким жестом обвела молчаливо слушавших женщин, – это наша бригада возчиков. Там, неподалёку отсюда, – она махнула рукой вглубь молчаливо темневшего леса, откуда явственно слышалось визжанье пил и доносилось приглушенное перестукивание топоров, – там бригада заготовителей, которые валят лес, а мы будем вывозить его сюда, к тебе. А теперь, слушай внимательно, потому как здесь начинается твоя работа.

Стёпка невольно подобрался и уставился прямо в рот Александре Никаноровне, боясь пропустить хоть слово.

– Как я тебе и говорила, там, в лесу, бригада баб валит лес с корня, обрубают сучья, раскряжёвывают, а мы, наша бригада, вывозим его сюда, на делянку. Здесь ты его затачкуешь, пометишь, и он будет лежать до первого снега, а потом его перевезут к реке, на сплав. Лес идёт в основном на фронт, туда, соответственно, учитываешь бревно похуже, потоньше, с гнильцой и с короедом. Он идет на окопы, на накаты к землянкам и на переправы. Ты замеряешь у них торцы, ставишь углём или мелом букву «Ф», что значит «фронт» и записываешь в тетрадку, – пояснила Александра. – На шахты идёт лес покрепче, понадёжнее, ну, ты его тоже замеряешь, только на торце пишешь букву «Ш» и туда же, в тетрадочку! А самый лучший лес, строевой, мы не трогаем! Война-то, она ведь не веки вечные будет длиться, а после войны знаешь сколько леса стране понадобится! А тут и мы, нате вам, пожалуйста, страна родная, получите на восстановление сбережённое нами добро! И по медальке нам, а то и по ордену за сохранность государственного имущества! – мечтательно выдохнула она. – Вот и вся премудрость! Понял? – Шура с улыбкой смотрела на обескураженного Стёпку.