Джеймс Уиллард Шульц - Друзья времен моей жизни среди индейцев

В нижнем конце долины, где стоял форт Конрад, там где Сухая Вилка впадает в Мариас, летом две старые женщины делали небольшой огород, где сажали кукурузу и кабачки, и там у них был навес из жердей, покрытых старыми шкурами от вигвамов: вот там я часто после полудня сидел с ними и Поднимающимся Волком. Вначале мы поливали посевы из ведер, которые приносили от реки. Карликовая кукуруза была высотой в два фута, когда ее початки открывались, а кабачки вырастали диаметром от четырех до шести дюймов. Потом, закончив работу, мы разводили небольшой костер и перекусывали, и только после этого мы с Поднимающимся Волком зажигали трубки, и он начинал свои рассказы. У каждого из нас была трубка из черного камня с длинным чубуком. Старик наполнял свою трубку смесью красной ивовой коры и табака, я же предпочитал, как принято у черноногих, смесь табака и l ' herbe ; красная ивовая кора была распространена у кри, ассинибойнов и сиу, но пикуни ее не любили.

Так что здесь, где Сухая Вилка впадает в Мариас, много послеполуденных часов я провел, слушая о том, что было в верховьях Миссури и на Саскачкване – это были истории племени и рассказы о чьих-то приключениях, относящихся к основанию торговых постов Американской Пушной компании в верховьях Миссури. Все трое моих старых друзей хорошо знали Сакаджавею, героиню экспедиции Льюиса и Кларка. Капитан Джеймс Кипп, агент Американской Пушной компании, взял Земную женщину в компаньоны перед тем, как построить форт Юнион в устье Йеллоустоуна в 1830 году, и она же сопровождала его и его работников к устью реки Мариас летом 1831 года, когда он построил там форт Маккензи. И она и Ворона знали, и очень хорошо, трех главных агентов компании – Кеннета Маккензи, построившего форт Юнион, Александра Гильбертсона, построившего форт Льюис и форт Бентон, и Джеймса Доусона – последнего управляющего фортом Бентон, при котором компания прекратила свою деятельность и вышла из бизнеса. Они здоровались за руку с Джорджем Кетлином, когда в 1832 году он прибыл в форт Юнион, чтобы писать прекрасные портреты индейцев, когда те прибыли для весенней торговли, и встречались даже с великим "вождем", как они его называли – Максимилианом, князем немецкого княжества Виед. В книгах "Женщина-Птица" и "Поднимающийся Волк" я как мог передал услышанные мной под навесом около огорода рассказы этих стариков. Но увы, многое из услышанного показалось мне не особо важным и было забыто, а это были, как я сейчас понял, интереснейшие истории о давно прошедших днях торговли пушниной!

– Тяжелые Глаза, – сказал я, передавая трубку Курчавому Медведю, – как и Поднимающийся Волк, часто останавливался в этих горах – только он и вы, его дети, и удивительно, что он и вы не были уничтожены одним из проходивших там отрядов вражеских племен – сиу, ассинибойнов или Ворон. Ведь даже военные отряды миннетари знали эту часть страны.

– У нас было несколько стычек с ними, когда мы едва смогли спастись, – ответил он. – Но ты должен помнить, что мой отец был иксатосим 10. Вскоре после того, как он взял в жены нашу мать, и до того, как был рожден первый из его детей, в одну из ночей он получил сильное видение. К нему пришел волк и сказал: "Я вождь этих великих равнин, и ты мне очень нравишься; поэтому я пришел, чтобы сказать тебе, как сделать что-то, что сбережет тебя в час опасности. Иди и добудь хвостовые перья совы, шкурки горностая и норки и сделай военный головной убор."

"Как скажешь," – ответил мой отец, или, точнее, его тень. Он добыл перья и шкурки и сделал головной убор, но волку он не понравился; он унес его и переделал, и пел все время, пока скреплял между собой все его части. И, когда ему понравилось то, что он сделал, он одел убор на отца и стал ходить вокруг него, смотрел на него со всех сторон и продолжал петь, и наконец сказал: "Вот теперь все так, как я хочу. Это спасет от врагов тебя и всех твоих друзей и родственников, которым ты его одолжишь. И не забудь песню, которую я пел, пока делал этот убор, и которую ты должен петь перед лицом опасности, когда наденешь этот убор. Само владение этим убором, пока он будет рядом с тобой, в твоем вигваме, с тобой или на твоей лошади во время путешествий, защитит тебя от врагов. Вот! Я помог тебе и теперь ухожу."

Тень моего отца вернулась в тело. Он проснулся и подумал об этом удивительном видении, разбудил мою мать и рассказал ей об этом, и она очень обрадовалась. "О муж мой! Солнце такое доброе! Оно любит тебя, оно послало своего сына, Вождя Волка, чтобы дать тебе единственную вещь, которая нужна тебе, чтобы ты стал воином нашего племени. Немедленно сделай такой головной убор, потому что я не хочу больше бояться за тебя, пока ты охотишься или ставишь капканы," – сказала она.

Мой отец сделал головной убор – точно такой, как в своем видении, и повторял песню снова и вновь, пока не был окончательно уверен в том, что больше ее не забудет. Этот головной убор он носил в раскрашенном и расшитом цилиндре из сыромятной кожи, который сам и сделал, и, как Вождь Волк ему и обещал, он помогал ему много раз, когда его жизнь была в опасности. Несколько раз он давал его моему деду, Одинокому Ходоку, и моему дяде, которого звали Три Солнца, и те носили его во время набегов на вражеские племена, и всегда им сопутствовал большой успех. Когда он состарился, то передал его Трем Солнцам. Теперь этот убор лежит в могиле Трех Солнц, которая находится ниже по реке Двух Талисманов от его собственной.

– Я хорошо помню этот убор: это был сильный защитник, – сказал старый Белая Трава.

– Твой отец, Поднимающийся Волк, был рожден в вере Черных Накидок, – заметил я. – Он верил в то, что эта вера истинная, но все же искренне следовал вере пикуни.

– Да. И почему не должен он был так поступать? Почему он не должен был почитать Солнце? Оно на виду, каждый день путешествует в синеве, дает нам тепло и заставляет расти траву и все остальное. Мы знаем, что оно живое, и от нашего далекого предка, Лица Со Шрамом, который посетил его в его жилище на далеком острове, мы узнали, как нам жить и что делать, чтобы оно было довольно. Да, мой отец искренне верил в его силу, в его доброту к нам, его детям, и все меньше и меньше следовал вере Черных Накидок, пока, наконец, совсем от нее не отвернулся.

– И ты, Апикуни, тоже не следуешь вере белых. Не так ли, шурин? – спросил меня Мальчик-Вождь.

– Мы вместе были в священных хижинах, и ты выдел, как я со всеми делил священный язык, – ответил я.

– Да! Так и есть! Он нашей веры! Он пришел к нам почти мальчиком, он рос среди нас, он стал истинным последователем веры в Солнце! – воскликнул старый Белая Трава, и все остальные, сидевшие в кружке, одобрительно что-то пробормотали.

Я ничего не сказал. Я ни во что не верил за пределами этой жизни. Но должен совершенно искренне сказать, что участие в религиозных обрядах и церемониях пикуни не раз наполняло слезами мои глаза. Ни один из белых проповедников, которых я слышал, а слышал я многих, и среди них очень известных, не вели службу так искренне, с такими чувствами, как жрецы Солнца пикуни.