Наталья Сажина - КИФ-6. «Современная война». Сборник рассказов

– Срабатывание вируса, – кивнул Володя.

Володя замолчал. Я тоже. Требовалось время, чтобы осмыслить, что моя смерть это не какая-то там природная аномалия, а дело руки вполне конкретных борцов за светлое и смертное будущее. И получается, что все наше примирение с собой – это просто следствие чужой воли.

– Слушай, ну а ты причем? – спросил я. – Ты же точно не мог двадцать лет назад принимать участие в разработке этого вируса. Ты вообще это откуда узнал?

– Так мои родители в этой Армии и состоят, – пожал плечами Володя. – Как только со мной это отторжение случилось, они и выложили мне. Мол, это не я виноватый, а они. Прощение просили, у них-то все нормально. Но зато не так обидно, если честно. Я-то думал, что невезучий такой, даже хотел того… совсем на тот свет уйти.

– Понятно, – ответил я. – Ты пока не говори никому из наших. Вот тебе задание, листья с дорожки подмети.

Новичок ушел, ему явно стало легче, что он вывалил свою «тайну». Хотя дело ясное как два пальца. У парня психика не выдержала, вот ему и придумали байку про Армию Освобождения. Молодость, наивность. Он просто не мог принять, что теперь будет стареть и ляжет в землю из-за своей невезучести. Теперь у него есть и причина и виновник, и он адаптируется.

Медведю я решил ничего не рассказывать, в конце концов, есть же право на врачебную тайну. Да и не хотелось всех попусту баламутить. До следующей недели я забыл об этой истории. Осень – сезон сбора урожая. К тому же, Лешка-длинный сильно порезал руку, когда перекладывал железяки в сарае. Даже температура поднялась, я уже начал думать о всяких ужасах типа столбняка, гангрене и ампутации.

***

Транспортная баржа прибыла ровно в десять утра, точно по расписанию. Как всегда, первыми вышли охранники. Только на этот раз без оружия. Командир направился к ограждению и остановился в шагах пяти от нас, прильнувших к холодной решетке.

– Началась эпидемия, синдром отторжения, – сказал он, сняв шлем. – На сегодня процентов двадцать населения никогда не станут смертными. И количество пострадавших растет. Вас просят вернутся назад, смысла в Эдеме теперь нет.

– Зачем? – спросил Медведь.

– Чтобы вы помогли адаптироваться им к новой судьбе, лучше вас этого никто не сделает, – ответил командир. – Теперь ваш Эдем будет там.

Жалко будет покидать это место – яблони, огород Егорыча. Но ведь можно взять саженцы с собой, и посадить много садов там…

Потоки дождя низвергались с неба, заливая оконное стекло. Казалось, что за пределами дома ничего не существует. Перестав пытаться разглядеть что-либо за серой, мутной пеленой, я оделся, спустился со второго этажа, сел в парадное кресло в гостиной, ощутив под пальцами его вельветовую мягкость, и, под дробь крупных капель, кинув последний, прощальный взгляд на фото в рамке, застрелился.

***

– Это не шанс! Это не везение! Ты правда не понимаешь, насколько это все усложнит? А какой это риск?

Ее руки нервно подрагивали, рядом с ней на столе лежала уже куча маленьких картонных коробочек, изодранных в клочья. Она подняла на меня глаза, заполненные слезами, и мне показалось, будто я рухнул в прорубь, утягиваемый течением, без единого шанса выбраться.

– Всего девять месяцев… всего девять, – тихо прошептала она. – Если продержимся, то нас уже не тронут.

– Всего? Всего девять? Мин, как только они узнают, они найдут нас, вот сразу, мы и дня не проживем.

– Мы все равно рискуем каждый день, – пожала она плечами. – Теперь хотя бы будет ради чего.

– Бога ради, Мин, они не позволят, как ты себе это представляешь? Будем скитаться и прятаться?

– Другие же как-то справляются.

– Да, но…, – я подошел к окну и взглянул на прогуливающихся по улице людей. Некоторые из них были с детьми. Я тяжело вздохнул.

– Сутхо, я устала жить, не зная, проснусь ли я завтра, не зная, сколько раз еще смогу увидеть, как сменяются времена года, сколько раз еще смогу сказать тебе, как сильно люблю. Я готова бороться, и решение я уже приняла, так что сделаю это, с тобой или без тебя.

Она продолжала говорить, надевая свое зеленое кашемировое пальто и закутывая голову в легкий бежевый платок. Пара кудрей непослушно выбились из под него, обрамляя ее бледное, тонкое личико. Зеленый – цвет надежды, говорят. Какая чушь.

– Завтра утром я регистрируюсь, Сутхо, поэтому, прошу тебя, дай мне знать, какое решение ты примешь.

Я не предпринял попытки проводить ее, просто продолжал неподвижно стоять, глядя на две красные линии на тесте, лежащем на столе, пока звук захлопнувшейся входной двери не вывел меня из оцепенения.

***

В 2032 году по миру прогремела новость, изменившая жизнь людей навсегда. Молодой ученый Карл Марков открыл способ преодолеть клеточный апостоз, то есть смог остановить клеточную смерть в живых организмах. Говоря совсем простым языком – этот умный малый открыл бессмертие. С тех пор человечество получило возможность наслаждаться не только вечной жизнью, но и вечной молодостью. После тяжелых двадцатых годов, омраченных пандемией, массовыми смертями, глобальными катастрофами и самым ужасным экономическим кризисом в истории это открытие показалось долгожданным наступлением золотых времен. Но радость была недолгой. Несмотря на тщательные старания правительств стран всего мира не допустить распространения технологии в массы, уже через десять лет на Земле больше практически не осталось стареющих людей.

Проблема перенаселения встала настолько остро, что решать ее пришлось самым кардинальным и жестоким образом. При рождении людям стали вживлять в голову чип, подключенный к центральной нервной системе. По достижении двадцати пяти лет он активировался. Миновав данный возрастной рубеж, носитель чипа переставал стареть, но при этом его жизнь превращалась в бесконечную русскую рулетку. Правительство ежедневно подчищало количество людей, сохраняя численность населения постоянной: сколько людей рождалось, стольким и отключали чип, что вело к мгновенной смерти. Извлечь его также было невозможно. Выбор падал на людей случайно, поэтому никогда нельзя было предугадать, сможешь ли ты осуществить задуманное на ближайшую жизнь, но, что было хуже всего, нельзя было знать наверняка, сможешь ли ты еще раз поговорить с близким человеком, обнять его. Это ощущение непрекращающегося страха вкупе с полной беспомощностью делало жизнь поистине невыносимой. Конечно, за очень большие деньги можно было купить себе годы жизни, однако даже один год стоил столько, что среднестатистическому человеку понадобилась бы целая жизнь, чтобы заработать нужную сумму. А целой жизни ни у кого не было.

Но существовал иной способ продлить себе жизнь – завести ребенка. С момента официальной регистрации беременности и вплоть до одиннадцатого дня рождения обоим родителям давалась амнистия и их исключали из смертельной лотереи.