Марианна Красовская - Цитадель: дочь света

Он появился внезапно, ниоткуда.

В тот день меня мучила страшная головная боль, я не могла даже лежать тряпочкой в постели. Мне отчаянно не хватало… чего-то. Это странное состояние тоски охватывало меня всё чаще. Как это пережить, я знала.

Села в машину и поехала в поле. Да, весна, грязи по колено, я в резиновых сапогах и полушубке из искусственной норки, а кругом поет воздух. И небо, небо! Раскинув руки, задрав голову, я тоненьким противным голоском затянула какой-то мотивчик, пришедший мне в голову. Со мной такое бывает. Последнее, что я успела увидеть – это черная тень, стремительно бросившаяся на меня. Я, кажется, не успела даже крикнуть. Грязно-серый ноздреватый снег пополам с хлюпающей землей приняли меня в свои объятия, увы, не слишком смягчив удар. И стало темно.

– Эльф-ф-фф, – прошипело существо надо мной.

Я широко раскрыла глаза.

Передо мной был грязный, заросший бородой молодой мужчина, почти мальчик. Волосы в колтунах, на теле – нечто среднее между картофельным мешком и балахоном монаха-отшельника. Снятого с истлевших костей. Лет так двести назад. Бомж, одним словом. Однако он мне совершенно определенно понравился. У него были чудесные черные глаза с пушистыми ресницами.

Я валялась на земле в какой-то пещере, а скорее, даже землянке. Моя псевдо-норковая шубка (почти новая, между прочим) была накинута на плечи этого существа с красивыми глазами, перчатки и сапоги отсутствовали. Было холодно и жестко, но ничего не болело. Я знала, что ударилась головой, но ощупав затылок, не обнаружила ни шишки, ни другого подтверждения своих ощущений.

– Эльф? – снова склонился надо мной бомж. В голосе его звучал вопрос.

– Сам такой, – с достоинством ответила я, поднимаясь с пола.

Он изумленно смотрел на меня. Наивный мальчик! Я двадцать лет работала с трудными детьми! Меня ругали, шантажировали, угрожали, пытались похитить. Ничего нового.

– Ты откуда такой грязный? – спросила я его. – Мыться не пробовал?

– Я вервольф! – гордо ответил мальчик.

– Оно и видно, – кивнула я. – Чумазый, вшивый и весь в грязи.

– У меня нет вшей, – пробормотал юноша неуверенно.

– Шубу отдай, Вервольф, – спокойно попросила я. – Холодно.

– Не дам, – буркнул мальчишка. – Моя добыча. Тем более эльфы не носят шкуру убитых животных.

– Какой я, к черту, эльф? – фыркнула я. – Шубу отдай, кому говорю. Тем более, она искусственная. Начитаются Сильмаррионов всяких…

– Ты эльф, – не унимался парень. – А я вервольф.

– И что? Ты должен меня съесть? – удивилась я.

Поняв, что тут дело нешуточное, я выволокла из угла землянки старый пень и уселась на него.

– Съесть, может, и должен, – задумчиво пробормотал парень. – Да было бы что есть…

– Голодный что ли? Чего тебе от меня надо?

– Пропуск хочу, – нахмурился парень. – Домой хочу.

– И я хочу, – вздохнула я. – Я пойду, ладно? Не провожай, выход сама найду.

Я поднялась с чурбана и по стеночке осторожно (босиком, между прочим, в одних носках) пошла к выходу, обозначенному трухлявой дверью и неслабым сквозняком. Парнишка обалдело смотрел на меня, не двигаясь. Он явно не ожидал, что жертва будет столь спокойна. Я же в свою очередь сочла его неопасным. Однако едва я взялась за ручку двери, он зарычал. Натурально так, словно собака. Я даже подпрыгнула от неожиданности, потому что собак я все еще понимала. И в этом рыке я ясно услышала, что за дверь мне нельзя. Что он и сам бы туда ни за что не сунулся. Во всяком случае, пока солнце не взойдет. Я наклонила голову, прислушалась. Да, я сразу передумала выходить наружу. Там было что-то… что-то очень неприятное и угрожающее.

– Вы правы, уважаемый, – вздохнула я. – Лучше подождать до утра. Как думаете, мою машину они не тронут?

Парнишка с откровенной усмешкой спросил:

– Как же ты меня поняла, если ты не эльф?

Я неопределенно пожала плечами. Зябко. Так, шубу он мне, похоже, не отдаст. Жаль, жаль. Но не смертельно. Новую куплю, тем более, что уже весна.

– Слышь ты, вервольф, сапоги мои куда дел? Ноги замерзли. А если я заболею?

– Эльфы не болеют, – фыркнул вервольф. – А сапоги я выкинул, воняют. Вон, валенки в углу возьми.

– Еще бы не воняли, рыбацкие же сапоги, – проворчала я, снимая склизкие от грязи носки и залезая в валенки. – Говоришь, не болеют?

– Не болеют. А еще у них волосы на теле не растут. В смысле на ногах, под мышками и вообще…

Вот тут-то я и села. Волосы у меня и в самом деле не росли. К врачам я, понятно, не обращалась, для чего к ним обращаться? Еще найдут загадочную болезнь имени меня и будут пичкать всякой химией.

Так-так! Происходящее начинало меня тревожить. Не подумайте, что меня похищают каждый день психи и затаскивают в землянку. Просто на курсах психологов мы проходили и этот урок. Опять же мальчик мне нравится – не боюсь я его! Пока все было в рамках разумного: ну бомж, ну свихнулся маленько, ну стукнул и к себе уволок. Звери на улице, ночь – тоже нормально. Но вот откуда, откуда он может знать? Эльфы, вервольфы – бред какой-то!

А может, это я схожу с ума? Старческий, так сказать, маразм? В сорок семь? Не рановато? Мне, правда, никто больше тридцатника не дает, да и то приходится старить себя – юбки-размахайки, очки, отсутствие косметики, волосы строгим пучком… А особо настырным приходилось врать про пластику – заодно и Антоху рекламировала.

Антоха хороший, он – одна из моих первых удач. Когда мне его привели, он был неуправляемым тринадцатилетним подростком, озлобленным на весь мир, малолетним вором, наркоманом, хулиганом… Жизнь его побила, потрепала, да… Так же, как и я, он рос в детдоме. К сожалению, не в том, где росла я. У нас было прилично. Ему повезло гораздо меньше. Мать от него отказалась, отцу мальчик стал нужен, когда Антохе лет 11 было. Папаша тогда в аварию попал, поломало его. Детей, врачи сказали, не будет. Тут-то он и вспомнил, что когда-то у него сын родился, разыскал, забрал, в злато-серебро одел, с тарелочки кормил. Ага, благодарности дождался. Сынок то машину угонит, то вещи из дома продает, то прохожих грабит. Наркотики опять же. А в детском доме кушать захочешь – отберешь у другого. Кто сильный, тот и сытый. Помаялся папаша пару лет и ко мне привел.

Я Антона долго ломала. Жалко же парня, хороший он. Где-то глубоко внутри. Где-то очень глубоко. И в детский дом мы с ним ездили, и мать его разыскали. И ничего, выправился парень, за ум взялся. Решил врачом стать, хирургом. Сейчас к нему на операции со всей России в очередь стоят. На пластические, правда. Мало кто знает, что кроме этого он детей из детдомов и бедных семей с дефектами внешности оперирует. Он об этом не распространяется и денег не берет. Говорю же – хороший парень, золото!