Евгений Рысс - Шестеро вышли в путь

Она смотрела на озеро. Зеркально-гладкая вода отражала небо. Два леса росли у озера. Один поднимал вершины высоко к небу, а другой опускал вершины глубоко вниз, под землю.

— Ваня, — сказала Ольга, — приедешь в Пудож, спроси у Андрюшки — он все расскажет. Я действительно вышла за Булатова замуж. Ребята это знают. С Васей я простилась... Куда мы едем? Могу сказать: действительно Булатов получил командировку от Прохватаева. Ты считаешь, что эта командировка нелепа? Я с тобой совершенно согласна. Булатов обманул Прохватаева. Не обманул в каком-нибудь буквальном смысле, а просто внушил ему глупую мысль о том, что надо обследовать лесные резервы уезда. Прохватаев клюнул на это, потому что Прохватаев дурак. Ты это знаешь не хуже меня. Вот. А уехали мы сюда, потому что не могли оставаться в Пудоже на глазах у Васьки и всех ребят. Денег у нас нет. Без Катайкова и его связей мы бы пропали здесь. Булатов потому и связался с Катайковым, что это была единственная возможность уехать. Мне Катайков так же противен, как и тебе. Вот и все.

Прошел ветерок по озеру. Деревья, возносящие вершины высоко вверх, даже не шелохнулись. А деревья, уходящие вершинами глубоко под землю, зашевелились и целую длинную минуту двигались, будто перешептываясь. Потом затихла рябь на воде и неподвижно застыли деревья.

— Хорошо. — Патетюрин повернулся и, не сказав больше ни слова, не простившись, прошел по деревне и скрылся в последнем доме.

Ольга смотрела на озеро. Может быть, она догадывалась, что упустила последнюю возможность изменить свою судьбу. Больше не встретится ей человек ее мира, говорящий на ее языке, думающий одними мыслями с нею.

Худенькая девчонка стояла на берегу. Сейчас, через тридцать лет, когда я представляю себе ее, одинокую, беззащитную, гордую девчонку, мне хочется крикнуть ей: «Что ты делаешь, Оля? Ваня здесь, позови его. Он верный парень, он прибежит. Что ты стоишь? Ведь он же уйдет из деревни, он не услышит тебя. Будет минута, когда никто тебя не услышит».

Жаль, что не доходят до нас голоса из будущего.

Уже собирались в путь товарищи Ольги. Она только вздохнула, подумав, что это ее товарищи. Встревоженные появлением Патетюрина, они решили выйти сейчас же. Гогин, улыбаясь, вскинул на плечи мешки. Тишков, стараясь вернуть себе бодрость, растянул гармонь. Звук ее был так несуразен в молчании леса, деревни, озера, что Тишков даже сам смутился и застегнул петельку.

Ольгу окликнули.

— Ну, барышня, — сказал Катайков, — теперь соберитесь с силами. Девяносто километров до Кожпоселка. Два раза ночевать будем в лесу.

Они шли по короткой деревенской улице и как раз проходили мимо дома, в который зашел Патетюрин. Ольга замедлила шаг и посмотрела на окна. Окна были закрыты. Они отражали озеро, облака, небо.

— Зато, — громко и весело продолжал Катайков, — в Кожпоселке отдохнете. Дом замечательный, лодка своя. Нагуляетесь...

Ольга молчала. Во всем ей чудилась фальшь. В глубоко посаженных глазах Булатова она отчетливо видела фальшивую влюбленность и ложную значительность. В громком голосе Катайкова она отчетливо слышала желание обмануть Патетюрина и скрыть от него маршрут. Все было фальшиво, это Ольга понимала очень ясно. Они вышли из деревни, тропа повела их в глушь. За поворотом деревня скрылась из глаз.

Лес, лес, лес был кругом. Непроходимый лес, в котором заблудишься и выхода не найдешь.

Впереди шел Савкин. За ним Ольга. Ей не хотелось идти вместе с Булатовым, и она шла одна. За ней Булатов, Катайков, Тишков и Гогин. Может быть, можно еще вернуться в Носовщину? Может быть, Ваня еще не уехал? Она посмотрела назад. Тропинка была так узка, что не разминешься с Булатовым и Катайковым, Тишковым и Гогиным. Надо, чтобы они посторонились, а они не посторонятся...

Был понедельник. Два часа дня. Мы в это время подходили к Лузе. Мы шли по лесной тропинке. Мы готовы были идти сколько угодно, чтобы спасти обманувшую нас, предавшую нас Олю.

Шли три часа. Потом остановились. Больше не было сил идти. Савкин разжег костер. Разлеглись на сырой земле. Кто где устроился, там и заснул. Толком устраиваться тоже не было сил. Спали, метались во сне, что-то выкрикивали, старались проснуться, чтобы избавиться от кошмара. Встали злые, ненавидя друг друга, лес, тропу, страшную дикость края.

Солнце стояло высоко, но попробуй определи время по солнцу! Оно здесь как сумасшедшее: непонятно, когда встает и когда садится.

Тысячи лет здесь росли, старели и умирали деревья. После смерти они долго еще гнили стоя, им некуда было упасть. Раньше или позже они разваливались на куски. Обломки стволов валились на землю и медленно догнивали, зарастали мхом, превращались в труху. Потом падали новые стволы, и на земле нарастал толстый слой древесной трухи, еще не догнивших стволов, пухлого, мягкого мха.

Идти по этому слою мог только очень выносливый человек. Ступив на зеленую поверхность, путник проваливался по пояс, потому что оказывалось, что земля далеко внизу, глубже на аршин, а то и больше. Из гнилых стволов, пластов сгнивших листьев и хвои, пушистого и упругого мха надо было осторожно выбраться на поверхность. Но через минуту путник опять проваливался. Каждый шаг стоил таких усилий, что сильный человек изматывался вконец через версту или две.

Держась тропинки, путник ступал на толстый слой мха, но подо мхом чувствовалась земля. Путник не проваливался. Зато сойти с тропинки нельзя было ни на шаг.

Шли медленно, в затылок друг другу. Савкин впереди, за ним Ольга, дальше Булатов, Катайков, Тишков, Гогин. Оглядываясь назад, Ольга видела, как смыкаются за нею деревья. Стволы сходились, будто створки ворот, закрывая дорогу обратно. Гогин казался ей непреклонным привратником, все запирающим и запирающим ворота. Тысячи запертых ворот были сзади. Снова и снова сходились, точно створки ворот, стволы. Ольга еще раз оглянулась. Ей казалось, что Гогин улыбается. Сомкнулись тяжелые створки, и он стоит перед воротами с довольным лицом: вот, мол, как хорошо я запер, теперь уже не пройдете.

Нет, Гогин не улыбался, но у него действительно было довольное выражение лица. По его силе путешествие было пустяковое. Ему нравилось, что он все время при хозяине, на виду. Он предвидел немалые выгоды от этой близости. Могли быть даны важные поручения. Могли понадобиться какие-нибудь особенные услуги. Можно было доказать свою преданность и готовность. Все это должно было быть хорошо оплачено. Кроме того, близость с Катайковым открывала виды на будущее. Гогину чудилось, что он становится правой рукой хозяина, доверенным его лицом, что десятки людей по всем деревням боятся его, Гогина, просят его о снисхождении, в ногах валяются, а он, Гогин, непреклонен и отказывает. Гогин очень любил, чтоб его просили, а он отказывал.