Дмитрий Котенко - Дериват

– Не знаю, как ты, Энни, – шатающийся виночерпий опережал по крутизне наклона гарцующие под тяжестью его туши ножки стула; он, явно, подавал первые признаки легкой деменции, называя пассивного собеседника невнятными чужими именами, – но жизнь без цели подобна плоской филейной части девушки. Зачем тогда Создатель придавал особый фактурный акцент этой части человеческого тела? Для того, чтобы переминающие с одной ноги на другую чаши описывали гипнотизирующие восьмерки, а не просили своим дистрофическим видом милостыню на прокормление.

Тем временем Спри насчитал в отражении навесного безрамного зеркала уже шесть девушек, которые не давали спуску их кавалерам по танцам: разлапистые мальчишеские ручонки позволяли себе дюже много.

– Но в одном я все-таки уверен полностью – душа человека бесконечна, и кто ты такой, чтобы судить ее. – Монолог увлекшегося сомелье уже подступал к спасительному для Крео апофеозу. – Я всю свою жизнь исповедовал самые традиционные ценности… не позволял себе никаких подстрекающих разум сладострастных выходок сердца. Но мой мальчик, боже, мой мальчик… – мужчина испустил особо горькую слезу. – Однажды я застал своего сына в неподходящий момент в не менее подходящих строгости дома объятиях другого юноши. Они были полны страсти: настолько, что даже мы с Энн так не любили друг друга по ночам в пору беззаботной молодости.

Мужчина теперь смотрел точно в глаза Крео:

– Узнав о нашем с матерью замешательстве в его выборе, мальчик покинул нас: он не принял позорный обскурантизм родителей. Но если бы я тогда прочувствовал, если бы, крепко обняв как истинно любящий свое дитя отец, дал понять, что важнее его счастья для меня просто ничего нет, – мужчина сломался: глаза его стали родником из слез всех отцовских драм мира, – тогда бы его тело не было погребено под зараженной землей близ трущоб позорной дальневосходной дыры из-за гонореи. Он бы остался с тем Оли’Ве’Ро дома, и во всем им сопутствовала лишь только радость да благодать… хотя этот мальчик даже не знал о его смерти, пока я ему не сказал, случайно встретившись в какой-то захудалой скайстермонтажной.

Преисполненный скорби отец смахнул мокрую пелену с глаз и вновь впился в Крео взглядом, постепенно проявлявшим желаемый с самого начала разговора катарсис.

– Поэтому, зная всю свою бесконечную любовь к сыну, я хочу, чтобы он услышал мое раскаяние перед ним. Ради его прощения, я хочу увековечить память о страдании нереализованной любви у себя под сердцем и носить его, пока тело мое не будет предано земле, – умоляющее страдание переходило к решающему марш-броску. – Молодой человек, я хочу попробовать прочувствовать то, что в первобытном ужасе посмел импульсивно отвергнуть… то, что грокнул во всей полноте мой мальчик. Возьмите меня и делайте все, что захотите. Я клянусь любить каждую Вашу нежность – давайте разделим воду и взрастим близость.

Бессмысленный пересчет целомудренных принцесс, назло мальчишкам оголивших желаемые пубертатным демоном места, был окончен – Крео в презрительном недоумении встретился наконец лицом к лицу с решившим разоткровенничаться утопленником, навсегда потерянным на дне бокала виски.

– Что ты молчишь? Молю, ответь, да или нет? – мужчина не понимал, что на него устремлена вся тяжесть осуждающего человеческую ничтожность вердикта: от этой недальновидности презренность со стороны Крео только возрастала.

– Муста Оливье, верно? – слева от пьяницы к барной стойке пристроилась женщина с раритетной оптической гарнитурой. – Ваш сосед только что пытался дозвониться до Вас: просил чуть потише заниматься любовью. Стены, видимо, с плохой звукоизоляцией.

– Кто Вы? Что происходит? – пребывающего в самовольном горе отца как будто бы не волновало сообщение, напротив – его вопросительный тон выдавал успокоения по свою душу, неуклюже шатавшуюся на кромке верности и ответственности за нынешнее положение супруги.

– Это сейчас не столь важно, – опустив мост гарнитурной оправы с затемненными линзами на кончик носа, женщина оголила знакомое сияния радужки глаз. Спри ждал Бэю, и она вовремя прибыла, ни минутой раньше, ни минутой позже.

– Тогда мне надо идти. – Не снискав индульгенции в дьявольском ложе, заблудший паломник, на несколько шагов уже отдалившись от стойки, в жалости от теряемого достоинства последний раз решил найти одобрение в глазах Спри. Но его никто не слышал – а сын, если бы сейчас следил за его унижением из посмертия, пожелал бы умереть повторно, чтобы скрыться в более отдаленном загробном мире. Отнюдь, может, сын пожелал бы родиться повторно, чтобы, спустившись с небес, взять под руку отца и отвести беднягу домой к супруге, его матери.

– Только что пришел? – отложив в сторону очки дополненной реальности, Бэа кивнула на пальто, отражающее игру световых явлений зала, точно зеркальный дискобол. – Я, вроде, вовремя, верно?

– Да, буквально, минуту назад. Не успел ничего заказать, как этот чудак пристал ко мне со своим чудным рассказом, – Спри, не обращая внимание на бессознательный обман относительно длительности пребывания здесь, почувствовал, как грубость деревянных микротрещин стойки исчезла, заменившись прежней воздушной мягкостью фактуры, ведь ее только что коснулись пальцы гостьи. – Я думал, такие штуки носят на дискотеках престарелых шестидесятых, – интуитивное внимание Спри так и не сходило с гладкой поверхности стойки, внезапно обоготворенной женской дланью. – Ты с их помощью считала его закрытый инвазивом профиль?

– Конечно, нет, – улыбка теперь целый вечер будет служить девушке ее естественным преображением: в этой физиономической косметике прекрасной вечерней истомы Бэа растворялась с каждый высказанным словом. – В таких старых гарнитурах – а они, будучи под робофактурным запретом, давным-давно не выпускаются – установлены вспомогательные взламывающие процессорные кристаллы на схемах. Обычная нейролинза не проскользнула бы сквозь матричную метку, которую здесь требуют носить. Эти же добросовестно позаимствованные окуляры, – девушка кивнула на умные архаичные очки, – могут вскрыть АйДи-метку и подвязаться под синхронизирующийся с твоим гаджетом канал, который обычно защищен от сторонних инвазивных устройств.

– Я так и знал, что метку в два щелчка любая мало-мальски творческая натура хакнет.

– Не волнуйся. По крайней мере, с умными очками здесь только Ваша покорная слуга.

– Но ему ведь не стоит беспокоиться за свою семью?

– Ты про этого мужчину? Нет, брось. Я ведь это придумала. Из выскребанных очками данных я только деликатно пустила в бой знания о его браке и все. Так-то супруга этого бедняги вместо растягивающих конечности упражнений с молоденьким дискантом, полагаю, нанизывает ткань на сенсорное жало самоуправляемой змейки-иголки, чтобы сшить мужу носки.