Сергей Фомичёв - Быстрее империй

Антропологам и этнографам ещё предстояло разложить названия по полочкам, а пока мы не могли определить наверняка, относится ли таковое к племени или к роду, к отдельному селению или к семье.

– Маскуим, язык свой, – бормотал Анчо, пытаясь классифицировать аборигенов. – Означает, как я понял, поедающие траву. Тот мужик, объясняя, сорвал пук травы, засунул в рот и глазёнки эдак закатил, будто нравится ему такая жратва. Скуомиш, язык свой. Что сие означает, не ведаю. И те и другие прибыли с того берега пролива. Говорят о большой реке, рядом с которой живут. Стольной та река прозывается или как-то так.

Приглашение на пирушку, которое Мухоморщик повторял как заклинание при каждом контакте, стало прекрасным средством умиротворения. Аборигены даже если и вынашивали какие-то планы по изгнанию чужаков, решили подождать обещанной пьянки. Тем самым они допустили серьёзную оплошность – ведь нам, европейцам, дай только ступить на землю, потом и клещами не оторвёшь. Разве что это будут другие европейцы.

Анчо одаривал гостей всякими мелочами, и неизменно повторял приглашение, лишь загибая по пальцу в день. Шесть, пять, четыре, три, два, один.

***

Пляски индейцев чем-то походили на комиксы и китайский театр одновременно, особенно если его подсвечивать стробоскопом. Мифологические сюжеты, сменялись промысловыми и бытовыми сценками. Маски имели хитрые потайные механизмы, и время от времени меняли сущность. Движение их черт выглядело не хуже, чем в японских мультиках, а выразительность казалась куда богаче.

С нашей стороны в плясках приняли участие коряки и чукчи. Они достали из мешков праздничные костюмы, сложные головные уборы и, хотя обходились без хитрых масок, не ударили в грязь лицом. Великий океан, разделяющий Азию и Америку, не помешал пониманию. Ворон оказался почитаем на обоих его берегах.

Одновременно с танцами началась пьянка. Мы поступились принципами и выставили бочки с лучшим пойлом. Индейцы вперемешку со зверобоями кучковались вокруг костров, а вождей пригласили к моему столу. Его роль выполнял французский гобелен восемнадцатого века, небрежно брошенный на траву. Да, в восемнадцатом веке мы могли позволить себе такую роскошь. Приглашённые расселись по его краю – галерея костюмов, головных уборов, украшений – ходячий этнографический музей. На меня обрушилось многоголосие местных диалектов, но я не смог запомнить даже отдельные имена, свалив это дело на Мухоморщика.

Поначалу мы обходились полусотней тлинкитских слов, известных нашему престарелому новобранцу с Кадьяка и несколькими фразами на различных языках, выученными Анчо за предшествующую неделю.

Я объявил вождям, что пришёл сюда торговать. И готов поставлять железные и медные вещи, бисер и ткани, а ближайшим союзникам и превосходное оружие, способное бить на сотню шагов зверя и человека. Меня же интересует пушнина и калги, то есть невольники. Калги даже в первую очередь.

Среди индейцев побережья рабовладение имело большее распространение, чем на Алеутских островах и служило одной из мер общественного положения хозяина, а потому к моим словам вожди отнеслись с пониманием.

– Могущественный вождь должен иметь много рабов, – примерно так выражалось общее мнение.

– Могущественный вождь должен иметь много друзей, – примерно так ответил я вождям.

Уму непостижимо, но к середине вечеринки, Анчо вполне сносно болтал на нескольких диалектах со стариками. По крайней мере, те похохатывали в ответ на его шутки, а когда он рассказывал какую-нибудь историю или легенду, слушали с напряжением на лицах. Тему разговора Мухоморщик подобрал не без умысла. После его рассказов о Вороне и нескольких приукрашенных историй о вызволении из плена коряков, о покорении островов, вожди поглядывали на меня с почтением, а любую промашку воспринимали теперь как должное. Ворон не обязан придерживаться этикета людей.

Я мысленно снял перед Мухоморщиком шляпу. Он вполне отрабатывал хлеб. Весь тот хлеб, который я поставил когда-то пленным корякам. Возможно, Анчо сделал для налаживания контакта с индейцами больше, чем все потуги с праздником и Олимпиадой.

Алкоголь на всех действовал по-разному. Одни становились агрессивнее, другие впадали в прострацию. Меня тянуло на философию, а Лешку на великую политику и произнесение речей.

Когда один из молодых вождей всанек произнес довольно резкую фразу в наш адрес, а несколько товарищей его поддержали одобрительными выкриками, Лёшка неожиданно взял слово и прогнал какую-то пургу в духе Фенимора Купера. «Может быть, воины всанек засиделись возле костров, и дым разъел им глаза? Разве они увидели на нас платья и приняли за женщин, раз решили, что мы испугаемся пустых угроз?». Он морозил ещё что-то о вигвамах, томагавках, огненной воде и трубках мира, а Анчо всё добросовестно переводил. Индейцы были обескуражены таким красноречием, но сути, похоже, не уловили. Может и хорошо, а то могли бы обидеться и всерьёз.

***

После двухдневных состязаний ансамблей песен и плясок, попоек и бесед, началась спортивная часть программы. За неделю подготовки Тропинин сколотил неплохую команду. Зверобои поначалу нехотя, больше повинуясь мне и Комкову приняли участие в состязаниях. Но очень быстро вошли в азарт. А вот наши туземцы сразу уловили суть и лицом в грязь не ударили.

На счет бега я ошибся. Он оказался достаточно популярен у индейцев и ничуть не ассоциировался с бегством от противника или опасности. Тропиин, стремясь вызвать командный дух и патриотические чувства болельщиков, предложил эстафету. Поскольку стадиона как такового не было, парням пришлось бегать до отмеченного вымпелом дерева и, обогнув его, возвращаться назад.

Командные состязания действительно вызывали ажиотаж., перетягивание каната имело даже больший успех, чем эстафета.

– Жаль, мяча нет, – посетовал Лёшка. – Мы бы на футбол их подсадили. Верное дело.

Тут я согласился с соплеменником и даже начал прикидывать, где бы раздобыть мяч или хотя бы хорошего кожевенника, которому можно растолковать идею. Затем мне пришла мысль о биатлоне и я переключился на размышления о том, как модифицировать его под дульнозарядные ружья. Но и без футбола с биатлоном вышло неплохо.

Наши парни, в основном коряки и чукчи, взяли почти половину «золота» и сверх того зверобои каждый вечер побеждали индейцев в попойках. Сибиряки легко перепивали неопытных диких бражников. К ночи возле костров валялись пьяные аборигены, через которых приходилось переступать, пробираясь к лодке. Правда, утром все они до одного поднимались, как ни в чём не бывало – знакомство с похмельем пока миновало детей природы.

На призы я средств не пожалел. Победители уходили с отрезами сукна, железными ножами, бусами. Своих я сверх того награждал деньгами. После заплыва байдарок, в котором победили алеуты, и каноэ, где верх взяли нутка, настал мой черед.