Юрий Парфёнов - Газуня и Загуля из Чудолесья. Чудолесики

Вдруг скатерть стала расползаться. Окна – растягиваться, стены – расплываться, пол – проминаться. Дом чудонебика начал таять. Хозяин давил на все кнопки, дёргал рычаги, стучал по приборам. Но паруса сдувались. Легкопар послал в эфир сигналы бедствия:

SOS! SOS! SOS!

Но передатчики, приёмники, антенны – все на глазах размякли и растаяли.

– Спасайся, кто может! – отдал последнюю команду облачник. – Как всё быстро! Неожиданно! Солнце! Жа-арко! Я та-ю-у-у!

Близнецы едва не полетели вниз. За разговорами, за песнями облачко донесло их до пустыни. Загуля, схватив узелок, прыгнул на гуся. Газуня – на казарку. Спасенье! А белый парусный фрегат и его капитан пролились на сыпучие барханы. Птицы покружились и сели на землю, то есть на песок. Он ещё был слегка влажный от дождичка.

– Спасибо, вам птички, – сошли с них близнецы. – Выручили.

Казарка на фоне барханов запечатлела чудолесиков и сказала:

– Ну вот, для фильма вы у меня есть. Теперь полечу песца снимать.

– А где ты его будешь снимать? – спросил гусь.

– В норе у красного камня.

– У него ещё одна нора есть – он там и сидит.

– Где нора? – переполошилась казарка.

– У чёрного камня.

– Я чёрного камня на острове не видела.

– Он весь белым мхом зарос. Я тебе покажу: Остров же так и зовут Белый Мох. В честь этого камня.

Песок под солнцем быстро высох.

– Полетели! – заспешила белощёчка – Песок пятки жжёт.

– И мне лапти поджаривает, – сказал гусь. Он подарил близнецам своё поэтическое перышко: – Вот возьмите. Напишете что-нибудь.

– Спасибо, напишем, – сказал Загуля и тут же сочинил:

И все засмеялись.

Настроение у птиц было хорошее, что так важно перед любым полётом.

Они простились с пассажирами. И, взбив крыльями песок, воспарили к небу. Покружились. Казарка сняла общий план бескрайнего песчаного моря. И вскоре они скрылись за волнистым горизонтом.

Положив в узелок лёгкое пёрышко, подарок Гуськи, близнецы зашагали в глубь песков. Лапы у них были меховые, и песок не жёг пятки. Палок тут не росло, и узелок Загуля нёс в лапе. Кругом бугрились барханы. Но путники не узнавали местность. Им было неведомо, что барханы – это гигантские волны, которые тоже движутся и плещут. Пустыня волнуется, как море, только плавно и незаметно.

Близнецы пошли по барханам искать верблюда.

– Эх жаль, с морошковым вареньем у Легкопара чаю не попили, – сказала Газуня.

– И с голубичным, – добавил братец. – Не успели угостить его – растаял.

Они поднялись на первый бархан, потом – на второй. На третий и тут им повезло – они увидели верблюда. И он, как всегда, напевал:

Караким узнал старых знакомых и на верблюжий манер замахал им панамкой.

– Наконец-то мы до тебя добрались, – вздохнула Газуня.

– Мы бы раньше пришли, – извинился Загуля.

– Но нас кабанчик с дороги сбил.

– Зато мы тебе много всяких колючек принесли.

– Опять?! – стал отплёвываться верблюд, помня вчерашнее. – Ежовых?

– Нет, – успокоили его гости. – Еловых. И сосновых.

Загуля достал веточки из узелка.

– О-о! Витамины! – оторвался от песка верблюд. – Мне уже пора обедать. – Он постучал подошвами друг о друга, отряхнул песок и пропел:

Верблюд поглощал ветку за веткой, только слюнки бежали. Даже шишечки не оставил.

– А вот репейник, – подала ему Газуня на сладкое.

– У-у! Деликатес!

– Что? – спросили близнецы.

– Вкуснятина!

Близнецы были довольны. Им стоило совершить такое опасное путешествие, чтобы увидеть, как расплывается в счастливой улыбке верблюд.

– Ещё б таких поел! – облизнулся он.

Но в мешке репьёв больше не было. Тут Караким зашевелил ноздрями и начал обнюхивать Газуню. Оказывается, уходя от лопуха Трифона, они не все колючки с себя сняли. И сейчас Караким из Газуни извлекал застрявшие репьи.

– Ой щекотно! Ой щекотно! – повизгивала она.

Объев её, верблюд принялся за братца.

– Щекотно! Щекотно! – завертелся тот. И все трое весело смеялись.

– Вот теперь я наелся, – отвалился от Загули верблюд. – Как хорошо! Лучший обед в моей жизни!

Тут Караким вспомнил, что он корабль пустыни, и пропел:

По ходу пения он спросил:

– А вы уточнили, откуда вы взялись?

– Да, из леса. Ты был прав. Мы теперь там живём.

– Сова и, правда, напутала, говоря, что мы от тебя взялись.

– Да она, эта ваша сова! – набросился на неё Караким.

– Знаем, знаем! – защитила сову Газуня. – Она в песочек не умеет играть.

– Да она…

– Она изучает жизнь, – подсказал Загуля.

– Во-во! – чуть успокоился Караким. – Прилетает и говорит: «Я изучаю всё». Глядит мне в глаза и заявляет: «Ты – трамвай. Хочу исследовать, как в пустыне трамваи живут». А я ей говорю: «Я не транвай!». А она мне: «Не транвай, а трамвай!» А я ей: «Я не транвай». А она: «Не транвай, а – траМ-вай». «Всё равно, – говорю, – не трамвай!» «Нет, ты трамвай» «Нет, не трамвай» «Нет, трамвай!» А, попробуй, докажи, что ты не трамвай. И кто ей это сказал?! Ха-ха! Наверное, в неправильной книжке прочитала.

– И как ты доказал, что ты не трамвай? – спросил Загуля.

– Как, как. Стал есть колючки. Оказывается, трамваи колючки не едят. Хорошо, что сова это из книжек знала. А песочком, и чтобы построить что-нибудь, не заинтересовалась. Улетела. Даже следов не оставила, – показал верблюд на песок.

Близнецы огляделись – никаких следов совы.

Караким поглаживал брюхо: колючки изнутри успокаивали.

– А, кто такой трамвай, ты знаешь? – спросила Газуня.

– Не знаю, скорей всего он под землёй живёт, – предположил Караким и пропел:

Верблюд пел для себя, для души. А чудолесикам казалось, что для них. Им стало понятно, если хорошо для себя поёшь, то и другие заслушаются. И даже будут подпевать. Знал ли это верблюд, нет ли, но вновь запел:

Он сделал глоток и весело продолжил:

У Каракима обеденные перерывы всегда были хорошие: большие или маленькие. Но любой перерыв всегда покажется коротким, когда закончится. Вот и сейчас обед подошёл к концу.