Уильям Уилки Коллинз - Лунный камень

Она повернулась и попыталась взглянуть в глаза мистера Фрэнклина. Я говорю «попыталась», потому что мисс Рэчел отвернулась еще до того, как встретилась с ним взглядом. В ее сознании, казалось, происходило какое-то странное волнение. Она порозовела, потом снова сделалась бледной. Вместе с бледностью на лице появилось новое выражение, сильно меня озадачившее.

– Ответив на ваш вопрос, мисс, – сказал сержант, – прошу вас ответить и на мой. Здесь на двери смазана краска. Вы случайно не знаете, когда это случилось? И кто это сделал?

Вместо ответа мисс Рэчел продолжала задавать свои собственные вопросы, как будто полицейский не открывал рта или она его не слышала.

– Вы еще один сыщик?

– Сержант Кафф, мисс. Из уголовной полиции.

– Совет юной дамы заслуживает внимания, как вы считаете?

– Рад буду выслушать вас, мисс.

– Исполняйте ваши обязанности, не прибегая к помощи мистера Фрэнклина Блэка!

Мисс Рэчел выпалила эти слова так ядовито, так свирепо, с таким невероятным выражением злобы на мистера Фрэнклина и в голосе, и во взгляде, что, даже зная ее с младенчества, любя и уважая не меньше миледи, я впервые в жизни почувствовал стыд за нее.

Невозмутимый взгляд сержанта Каффа буквально прилип к ее лицу.

– Спасибо, мисс, – сказал он. – Вам что-нибудь известно о пятне? Вы не могли смазать краску сами по неосторожности?

– Я ничего не знаю о пятне.

Ответив, она развернулась и снова ушла, заперев за собой дверь спальни. На этот раз я тоже, как до меня Пенелопа, услышал за дверью бурные рыдания.

Я не решился посмотреть на сержанта и вместо этого взглянул на мистера Фрэнклина, который стоял ко мне ближе всех. Он, похоже, огорчился еще больше моего.

– Я не зря говорил, что беспокоюсь о ней, – сказал он. – Теперь вы сами видите почему.

– Мисс Вериндер, похоже, немного не в себе из-за утраты алмаза, – предположил сержант. – Камень-то ценный. Неудивительно!

То самое оправдание, которое я привел вчера (когда мисс Рэчел забылась в присутствии инспектора Сигрэва), повторил теперь посторонний человек, в отличие от меня совершенно не заинтересованный ее оправдывать! Меня охватил холодный озноб – причины я в тот момент не понял. Теперь-то до меня дошло: уже тогда я, видимо, заподозрил, что в уме сержанта Каффа дело внезапно получило новую (зловещую) окраску – целиком и полностью на основании того, что он разглядел в мисс Рэчел во время их первой встречи.

– Язык юных леди имеет привилегии, – сказал сержант Кафф мистеру Фрэнклину. – Давайте забудем о случившемся и займемся делом. Благодаря вам мы теперь знаем время, когда высохла краска. Далее необходимо установить, когда покрашенную дверь в последний раз видели без пятна. У вас-то голова на плечах есть, и вы понимаете, о чем я.

Мистер Фрэнклин взял себя в руки и, сделав усилие, перевел мысли с мисс Рэчел на расследование.

– Мне кажется, я понимаю: чем короче промежуток времени, тем у же круг поисков.

– Совершенно верно, сэр. Окончив работу после обеда в среду, не возвращались ли вы посмотреть на нее еще раз?

– Пожалуй, нет, – покачал головой мистер Фрэнклин.

– А вы? – повернулся ко мне сержант Кафф.

– И я, пожалуй, нет, сэр.

– Кто последним был в комнате в среду вечером?

– Полагаю, что мисс Рэчел, сэр.

– Или ваша дочь, Беттередж, – вставил мистер Фрэнклин. Он повернулся к сержанту и объяснил, что моя дочь была горничной мисс Вериндер.

– Мистер Беттередж, пригласите вашу дочь наверх. Стойте! – Сержант отвел меня к окну, где нас не могли услышать. – Ваш главный инспектор, – перешел он на шепот, – представил довольно полный отчет о том, как он расследовал дело. Среди прочего он, как сам признался, настроил против себя всех слуг. Очень важно снова их успокоить. Выразите им всем и вашей дочери мое почтение и передайте две вещи: во-первых, у меня – пока еще – нет доказательств, что алмаз был похищен; мне всего лишь известно, что он пропал. Во-вторых, мое дело всего лишь попросить слуг сообща поразмыслить и помочь мне найти его.

Тут я припомнил, как отреагировали служанки на запрет главного инспектора Сигрэва входить в свои комнаты.

– Осмелюсь спросить, сержант, нельзя ли сообщить женской прислуге третью вещь? Позволяете ли вы им (в знак вашего почтения) шляться туда-сюда по лестнице и заходить в свои комнаты, как им заблагорассудится?

– Позволяю.

– Что-что, а это точно их успокоит, – заметил я. – Всех, от поварихи до посудомойки.

– Ступайте и сделайте это, не откладывая, мистер Беттередж.

Поручение заняло у меня меньше пяти минут. В вопросе о возвращении в спальни возникла только одна загвоздка. Мне пришлось серьезно надавить своим начальственным авторитетом, чтобы удержать всю женскую прислугу дома от попытки явиться вслед за мной и Пенелопой наверх, подчиняясь жгучему желанию помочь сержанту Каффу в роли добровольных свидетелей.

Пенелопа, похоже, угодила сержанту. Вид его стал чуточку менее мрачным, сыщик глядел на нее, как давеча на мускусную розу в розарии. Вот что рассказала моя дочь о том, что из нее вытянул сержант. Показания она дала, я уверен, точно и аккуратно. Еще бы! Она мое дитя до мозга костей. В ней ничего нет от матери. Слава тебе, господи, за это!

Пенелопа рассказала, что принимала живое участие в раскрашивании двери, помогая смешивать краски. Она запомнила участок под замком, потому что он был последний. Несколькими часами позже пятна на нем все еще не было. В это время – она слышала бой часов в «будуаре» – ее хозяйка находилась в спальне, и она пожелала ей спокойной ночи. Нажимая ручку окрашенной двери, помнила, что краска еще не высохла (ведь она сама помогала ее смешивать). Очень старалась не задеть покрашенную часть двери. Могла поклясться, что придержала юбки и не смазала краску. Но поклясться, что не сделала этого случайно, не могла. Помнила, какое платье было на ней, потому что оно было новое, подарок мисс Рэчел. Отец тоже его помнит и может подтвердить. Предложила принести платье и сбегала за ним. Отец признал в нем то самое, которое было на ней в тот вечер. Все юбки были осмотрены – кропотливый труд ввиду их многочисленности. Нигде не обнаружено даже намека на пятнышко. Показания Пенелопы закончены – все точно и правдиво. Подписываюсь, Габриэль Беттередж.

Затем сержант расспросил меня о крупных собаках, способных зайти в комнату и смазать краску хвостами. Услышав, что собак сюда не пускают, он послал за увеличительным стеклом и попробовал исследовать пятно, глядя на него в лупу. Отпечатков пальцев на краске не обнаружилось. Все указывало на то, что краску смазала чья-то одежда. Этот кто-то (если свести воедино показания Пенелопы и мистера Фрэнклина) должен был находиться в комнате и задеть краску в промежутке между полуночью и тремя часами утра.