Лидия Бормотова - Бездна

Стало просто и весело.

– И куда же ты теперь? – выяснял подробности нового плана Артём. – В художественное училище? Но осенью приёмная комиссия уже не работает…

Стаська склонилась к Инне, спросила шёпотом:

– А ты в университете на каком курсе учишься? – её беспокоил совсем не этот вопрос, а какое-то потерянное состояние девушки. Они жили в посёлке третий день. Хотели уехать раньше, но что-то не ладилось со здоровьем. Хуже всех чувствовала себя Стаська. Ей то становилось легче, то она пластом валилась на кровать, лишённая сил. Слава Богу, старение не возобновлялось. Видимо, ночные экзекуции на острове выбили из привычного ритма организм, и он никак не мог войти в норму. Артёма тоже познабливало, но он терпел и не признавался, только бледность его выдавала. А Инна? Не жаловалась. Заботилась о своей спасительнице, что-то там стряпала на кухне, старалась быть полезной, но иногда не могла скрыть слабости, и руки предательски дрожали. Успокаивало всех троих одно: это временно, переломный период, и лечения особого не требуется, скоро всё наладится. Оно и наладилось. Всё вернулось в свои берега. Только… Инна ходила какая-то пришибленная, виноватая. Может, ждала, что её будут совестить за готский ритуал? Выспрашивать подробности, унижать, мол, как она до такого докатилась. В присутствии Артёма вообще замирала, боясь дышать. К Стаське же, наоборот, прикипела, как к родной, старалась быть рядом, словно она могла её заслонить от всех бед. А может быть, дело было совсем в другом, о чём она не откровенничала?

Николай приходил их проведать по несколько раз на день. Он, по всему видать, маялся теми же недомоганиями, вот и тревожился за друзей. Но всё обошлось. А Инна, как прихваченная морозом былинка, так и не оттаяла. Её боль была не в теле, в душе. А туда без приглашения не вламываются.

– На четвёртый перешла, – охотно откликнулась девушка. Тяжело, наверное, всё держать в себе, гонять из угла в угол сомнения. Непритворное участие в такие моменты особенно ценится. – Скоро к занятиям приступать, а я пропала…

– А почему ты не позвонишь домой? Боишься отца?

– А что я ему скажу? – Инна сморщила нос, как от боли. Или пыталась прогнать подступающие слёзы. – Соврать не сумею. Он в два счёта раскусит.

Да, подумала Стаська, с такими говорящими глазами скрытничать лучше и не пытаться. Может, она потому и прячет их от Артёма? О том, что в ней проснулось чувство к её другу, она догадалась женским чутьём. Но сердечный сюрприз Инну отнюдь не обрадовал (ещё бы: при таких обстоятельствах!), а испугал, и она безуспешно пыталась с ним справиться, побороть. По крайней мере, не старалась понравиться Артёму, не строила глазки, не заводила разговоры. Наоборот. Или Артём ей что-то сказал? Отрезвляющее? Тогда, в лодке, когда они отчерпывали воду? Оттого она и страдает? Стаська перевела взгляд на друга и заметила, что мужской разговор ничуть не мешает ему прислушиваться к женскому. Она поспешила переключить внимание на параллельную беседу, где на кону стояла судьба творческой личности.

– Поеду к тёть Нине. Отцова сестра. Я у неё и жил. Она хорошая, любит меня как сына. Своих-то детей у неё нет…

– Я про учёбу, – перебил Артём. – Придумал уже, как быть?

– Пока не знаю, – огорчённо вздохнул опоздавший со своим решением живописец. – Надо поспрашивать у кого-нибудь…

– А давай отведём Колю к твоему знакомому! – осенило Стаську. Ага! Вовремя она! Не прошляпила момент! – А? Артём? Ну, к художнику, что живёт в Зелёном посёлке!

– К Серову? – взлетевшие брови наморщили лоб друга. А и правда! Как он сам не сообразил.

– Ты говорил, что он ищет помощника, – продолжала раскручивать загоревшуюся мысль идейная вдохновительница. – Заодно и подучит чему-нибудь. Поможет подготовиться к поступлению на будущий год.

Артём взглянул на приятеля, у которого уже в глазах вспыхнул интерес. Его согласия можно было бы и не спрашивать, оно было написано на лице, но не мешало расставить все точки над i .

– Ты как? Не против?

– Я только за! – обрадовался найденному выходу отчаявшийся Николай. И тут же спохватился: – А вдруг не возьмёт?

– Раньше брал, – Артём снял со стола руки, чтобы не мешать Инне собирать посуду. Пора было идти на автобусную остановку. – Покажешь ему свои рисунки. Через год, кстати, его подмастерья поступали в училище. Он гордится своими учениками, и они его не забывают. Своей семьи у него нет, но её заменяет круг соратников. Вобщем так, если согласен, беги за вещичками. У нас до отъезда осталось двадцать минут.

– Мой рюкзак на крылечке, – ухмыльнулся предусмотрительный протеже. – Это вы со своими подсуетитесь. А я хоть сейчас готов.

К автобусной станции шли центральной улицей, асфальтированной. Широкая, она позволяла идти не друг за другом, а рядом, нога в ногу. Хвостом за ними растянулась свора разнокалиберных шавок (и откуда столько набежалось!), провожая многоголосым лаем. Со скуки и от безделья они без устали драли глотки, стараясь перетявкать своих лохматых конкурентов. Им басовито вторили цепные псы из-за заборов. Так что торжественное прощание с музыкальным сопровождением было организовано на высшем уровне. Ещё круче, чем скрипучая дверь избушки. Местный уроженец не обращал на них внимания (если не считать замечания в самом начале: «Почётный эскорт! Ишь как расстарались!»), ибо его распирали вопросы, которыми он осыпал Артёма без остановки: а он в какой манере пишет? а выставки картин устраивает? а чем ему надо помогать? – и всё в этом роде. Ответы приятеля ясности не вносили: откуда мне знать; сам спросишь; на месте сориентируешься – другой бы приуныл и отстал, но загоревшийся перспективой художник бурлил эйфорией, не замечая досады друга. А вот Инну брехучая стая явно тревожила, она вцепилась в Стаськин локоть и поминутно оглядывалась. Никто этого не замечал, она ведь не жаловалась. Только Артём как-то невзначай замедлил шаг и перетянул Николая во второй ряд, отгородив девушек от собак.

– Здрасьте, тёть Шур.

Вдоль обочины шла давешняя женщина, держа за руку девочку лет пяти. Увидев чудесным образом преобразившегося соседа, она остановилась с открытым ртом, не веря своим глазам. Но быстро взяла себя в руки, видимо, приписав чудо перевоплощения своим воспитательным талантам:

– Доброго здоровьечка, Николай Ляксандрович.

Стаська прыснула в кулак и долго потом оглядывалась на блюстительницу традиций и нравственности. Та остановилась и, тыча пальцем в сторону удаляющегося соседа, что-то внушала своей внучке, которая вертела головой по сторонам и вырывала ручонку.

Автобус был старенький, с низкими спинками сидений – не к чему голову прислонить. Ну да ничего, путь недлинный, ребята спать всё равно не собирались. Разделившись парами, они заняли места согласно купленным билетам: девочки впереди, мальчики – за ними. По дороге Николай продолжал строить планы, ничуть не смущаясь молчаливостью соседа. А тот слушал вполуха, с трудом отрывая взгляд от идеального профиля и белокурого хвостика на затылке с колечками на концах, подрагивающими от тряски, чтобы бессмысленно таращиться в окно. Может, и зря он тогда, в лодке, ей брякнул, сгоряча не взвесив ответной реакции. Когда на его вопрос: «Ты хорошо знаешь этих го́тов?» – она простодушно сказала: «Они просто мои друзья», он, разозлившись, рубанул с плеча: «В народе говорят: спроси, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты. Я с кем попало не дружу». И тогда она замкнулась. Ни разу с ним не заговорила. А на его редкие обращения отвечала односложно, опустив глаза и краснея.