Лидия Бормотова - Бездна

Размеренный механический голос радио сработал будильником, остановив беспорядочно бегущую мысль, как предутренний сон:

– Площадь Ленина. Конечная остановка. Уважаемые пассажиры, пожалуйста, не забывайте в салоне свои вещи, – дорожную расплывчатость смыло волной, окуная растрёпанное сознание в шумную городскую суету.

Приехали. Ну, вот и кончились неприятности. Артём глубоко вздохнул, стряхивая с себя преследующее наваждение. Снова всё пойдёт по-старому, а эту дурацкую поездку он забудет, как ночной кошмар. Но где-то в глубине груди защемило тоскливо и горько, отказываясь повиноваться. Будто он отворачивался и уходил безвозвратно от чего-то важного в своей жизни, необходимого как воздух, без чего всё вокруг теряло смысл.

– Ну… давай, Артём, – Николай протянул ладонь для прощания. – Не забудешь про меня?

– Я же сказал, – крепкое рукопожатие не было рассчитано на чувствительные пальцы художника, который сморщился и, освободив руку из дружеского капкана, замахал ею в воздухе. – Созвонюсь с Серовым, договорюсь о встрече… Извини, я машинально.

– Зато от души, – пошутил приятель, сгибая и разгибая фаланги, проверяя их на предмет целостности. – Тогда я на телефоне, жду от тебя вестей. Девочкам – салют! Категорически я не прощаюсь. Надеюсь, скоро свидимся! – приветственный жест соединился с одеванием бейсболки, и парень, крутанувшись на сто восемьдесят градусов, потопал к своей тётке.

Артём обратился к Инне:

– А ты далеко живёшь?

Она заморгала и еле удержалась, чтобы не втянуть голову в плечи:

– Нет, рядом. На Пушкинском проспекте. Дальше я сама, – смутилась сильнее и забормотала скороговоркой: – Спасибо вам за всё. Вы столько для меня сделали… Даже не знаю, что со мной было бы…

– Значит так, – перебил её Артём, – кончай молоть ерунду! Показывай, куда идти, доведём тебя до квартиры.

Удивлённые ресницы взлетели выше облаков. Этого девчонка не ожидала. А он в который раз был поражён этим чудом своевольной природы, которая, как скульптор, одних людей вытачивает придирчиво и кропотливо, не допуская малейшей ошибки, крохотного изъяна, других – лепит кое-как, особо не заморачиваясь. И в который раз не подал виду, что поражён. А может быть, он преувеличивает? И чуда никакого нет? Обычная симпатичная девчонка, каких тысячи. Вон нефор, даже внимания на неё не обратил. А к Стаське клеил поначалу.

Стаська, увидев испуг подруги, обняла её за плечи:

– Мы просто убедимся, что ты благополучно добралась до дома и никто тебя по дороге не обидел, – и, догадавшись о подоплёке мыслей Артёма, про себя добавила: «И что не свернула в какую-нибудь подворотню от страха перед наказанием».

Идти было действительно недалеко. Кто же не знает Пушкинский проспект в центре города! Главную артерию, пролёгшую не просто в элитном районе, но в сердцах жителей. Он славился роскошными липовыми аллеями, приветливо шелестящими листвой с весны до осени, а осенью, любимой порой поэта, горящими жарким неугасимым пламенем, под зимним солнцем – сверкающими белоснежными гроздьями, радующими глаз. Здесь назначали свидания, устраивали деловые встречи, шумные праздничные шествия с флагами и оркестром, концертные выступления самодеятельных коллективов – и на всё это снисходительно взирало насмешливое око кудрявого гения, застывшего высоко на гранитном постаменте возле фонтана.

По дороге Стаська расспрашивала подругу, есть ли в это время кто-нибудь дома, не потеряла ли она ключ, какие лекции и преподаватели в университете ей больше нравятся, не разочаровалась ли она в выбранной специальности и так далее. Надо было отвлечь девчонку от страха перед отцом («Убьёт!»), спеленавшего её и превратившего в гуттаперчевую куклу. Артём, видимо, тоже помнил женский разговор, к которому он «не прислушивался», о чём красноречиво свидетельствовало его решение проводить. Парень шёл молча, но заинтересованно поглядывая по сторонам. Кого он искал глазами? Го́тов? Их развратного гуру? Но они, если и появятся, то не раньше вечера. Спрашивать при Инне было неловко, да он и не признается.

Вынужденная отвечать на Стаськины вопросы, Инна слегка отмякла. В самом деле, не будет же отец её убивать при посторонних. Правда, это была всего лишь отсрочка, но она давала возможность подышать напоследок.

Культуролог с философского факультета! Артём, вроде бы не слушавший девчоночьей болтовни, презрительно фыркнул. То же мне, специальность (Инна опасливо на него покосилась), впрочем, для женщины – подходяще. Прекрасная половина человечества в этом самом прекрасном должна разбираться с закрытыми глазами.

На проспекте ничего интересного не было, обычные будни города. На лавочках под деревьями сидели пенсионеры, редкие прохожие шли по своим делам, знакомых среди них не было. Рабочий день не кончился, и трудовой люд наводнит улицы ближе к вечеру. Дошли до фонтана, возле которого две женщины, переговариваясь между собой, кормили голубей, разбрасывая по сторонам какие-то зёрнышки. Сизари, шумно хлопая крыльями и поднимая клубами пыль, дружно вспархивали и перелетали от одной россыпи к другой.

Инна остановилась:

– Нам туда, – глаза друзей проследили за её рукой. – Дом 11 «Б».

Ага, значит, из родительских окон сам проспект не виден, а виден только дворовый садик. Стаська рассмеялась.

– Чего? – не поняла подруга.

– Да так, не обращай внимания, – и чтобы та не обиделась, подумав невесть что, пояснила: – Просто я классный руководитель 11-го «Б». Теперь и твоим буду.

Когда лифт поднял их на шестой этаж, Инна стащила с плеч рюкзачок и зарылась в нём в поисках ключа, но Артём не стал дожидаться, шагнул к двери и решительно нажал кнопку звонка. Дверь открылась почти сразу, словно за ней дежурили. На пороге стоял высокий мужчина лет сорока пяти, чем-то напоминавший Штирлица, вернее, Вячеслава Тихонова. Такой же классический нос, серьёзные серые глаза. Артистичной красоте, правда, мешали тёмные круги под глазами, небритое лицо, встрёпанные волосы (кстати, того же цвета, что и у дочери, только посеребрённые на висках), сводя на нет эффект экрана. Взгляд мужчины сразу остановился на Инне, и Стаська заметила, как расслабленно опустились его плечи, но он ничего не сказал, сражённый внезапным появлением пропавшей дочери в сопровождении незнакомой компании.

Артём не стал дожидаться, когда он придёт в себя (да ещё неизвестно, как придёт), и перехватил инициативу знакомства, протянул руку первым:

– Я Артём. Нам нужно поговорить.

Тот, скорее, рефлекторно сунул ему свою ладонь, позволил её сжать и, ещё раз взглянув на дочь, словно желая удостовериться, что он не принял желаемое за действительное, кивнул на приоткрытую дверь комнаты: