Десмонд Бэгли - Ураган Уайетта

Уайетт спросил с недоверием:

— Вы что хотите сказать, что все делалось ради того, чтобы фруктовая компания смогла получить немного больше долларов в качестве прибыли?

Мэннинг бросил на него пронзительный взгляд и сжал руку в кулак.

— Нет, — сказал он сухо. — Откуда у вас такие, мысли?

— Ради Бога, простите моего друга, — вмешался Костон. — У него в некотором смысле молоко на губах не обсохло. Он не всегда понимает факты жизни, на что я недавно имел случай ему указать.

Мэннинг ткнул пальцем во Уайетта.

— Повторите то, что вы сказали, Фавелю, и ваша голова слетит с плеч. Кто-то должен, в конце концов, вышибить Серрюрье, и Фавель — единственный человек, у которого достает сил и мужества решиться на это. Причем конституционным путем этого сделать нельзя, — конституцию, как вы знаете, Серрюрье ликвидировал. Значит, остается хирургическая операция и кровь. Увы, но это так.

Он успокоился и с улыбкой обратился к Костону.

— Не исключено, что наша гипотетическая фруктовая компания поймала за хвост тигра. Фавель — далеко не марионетка. Он по духу реформатор, знаете ли, и будет выступать за улучшение условий работы на плантациях, за повышение заработной платы. — Он пожал плечами. — Впрочем, меня это не касается. Я в этой компании не состою, и мне все рано, будет Фавель кусать кормящую его руку или нет.

Уайетт нахмурился. Выходило, что Костон опять прав. В этом странном мире политики все было перевернуто с ног на голову, черное и белое смешались в какую-то серую пелену, а люди из лучших побуждений совершали предосудительные поступки и настороженно относились к поступкам благим. Это был чуждый ему мир, и он страстно захотел поскорее покинуть его и вернуться к себе, в область формул и цифр, в которой его могло тревожить только то, как поведет себя очередной ураган.

Он решил извиниться перед Мэннингом, но тот продолжал что-то увлеченно толковать Костону.

— … будет лучше, если Сан-Фернандес предоставит место свободному капиталу. Все дело в наличии здесь свободных денег. Тогда это будет славное место.

— А можно доверять Фавелю? — поинтересовался Костон.

— Думаю, что да. Он по натуре либерал, но не хлюпик и не захочет, чтобы им вертели так же, как, скажем, русские Кастро. Он и американцам будет сопротивляться. — Мэннинг улыбнулся. — За базу на мысе Саррат он заставит их заплатить кругленькую сумму. — Он внезапно посерьезнел. — Фавель, конечно, будет диктатором, другого выхода у него нет. Местный народ, искореженный Серрюрье, к самоуправлению не готов. Но я думаю, он будет совсем не плохим диктатором, особенно по сравнению с Серрюрье.

— Угу, — промычал Костон. — И его, конечно, будут костерить благие дураки, которые не понимают сути происходящего здесь.

— Это его не затронет, — сказал Мэннинг. — Ему плевать, что о нем говорят, хотя он может и отомстить.

Столик, за которым они сидели, вдруг затрясся, и с востока донесся глухой рокот. Мэннинг встрепенулся.

— Партия начинается. Рокамбо сделал первый ход, — сказал он.

Джули смотрела в щелку двери хижины, сделанной из кусков ржавого железа, не обращая внимания на вопли миссис Вормингтон, сидевшей на ящике позади нее. В карьере все еще было много грузовиков, хотя, судя по звукам, многие уже уехали. И вокруг все еще было много солдат. Некоторые стояли небольшими группами, разговаривали и курили, некоторые ходили туда-сюда с озабоченными лицами.

Офицер, который втиснул их в хижину, к счастью, не оставил около нее часового, ограничившись осмотром наружной щеколды. Когда их схватили и повели к карьеру, миссис Вормингтон говорила без умолку, стараясь воздействовать на военных словами. Она заявляла повышенным тоном, что она американка, что с ней нельзя обращаться, как с преступницей, что она защищала свои честь и достоинство, и тому подобное. Но сколько она ни кричала, ее все равно никто не понимал, так как ни офицер, ни солдаты не знали ни слова по-английски. Их довели до хижины, заперли в ней и, как надеялась Джули, забыли о них.

Не в силах больше выносить монотонный монолог миссис Вормингтон, Джули повернула голову:

— Господи, когда же вы замолчите? — сказала она усталым голосом. — Вы что хотите, чтобы они сюда пришли и заткнули вам рот пулей? Они это сделают, будьте уверены, когда им надоест, как и мне, слушать ваши вопли.

Миссис Вормингтон мгновенно захлопнула рот, но не надолго.

— Это невыносимо, — заявила она со страдающим лицом. — Госдепартамент узнает обо всем, когда я вернусь домой.

— Если вернетесь, — жестоко поправила ее Джули. — Вы застрелили человека, и это им не понравится, знаете ли.

— Но они же этого не знают, — возразила миссис Вормингтон. — Они думают, что это сделал грек.

Джули бросила на нее долгий презрительный взгляд. — Не знают, — согласилась она. — Но узнают, если я им скажу.

Миссис Вормингтон в изумлении уставилась на нее.

— Но вы же не будете говорить… нет… правда? — Она осеклась, увидев выражение лица Джули.

— Скажу, если вы не заткнетесь, — угрожающим тоном проговорила Джули. — Это вы убили Эвменидеса. Вы, можно сказать, застрелили его и закололи его штыком. Он был хорошим человеком. Может, не очень смелым, да много ли смелых, но хорошим. Он этого не заслужил. Я вам этого не прощу, так что поберегитесь. Имейте в виду, что если я вас здесь пристукну, это будет не убийство, а справедливое возмездие. — Она говорила тихим и ровным голосом, но смысл ее слов заставил миссис Вормингтон похолодеть и с ужасом в глазах забиться в угол. — Так что не выводите меня из себя, пустомеля. Я могу вас убить, мне это ничего не стоит. — Говоря это Джули держала себя в руках, но кончики ее пальцев дрожали от гнева.

Она удивлялась сама себе. Никогда прежде она ни на кого не набрасывалась с такой яростью и с такой решимостью, с таким желанием причинить боль. Слишком долго выучка стюардессы заставляла ее сдерживать свои чувства, и сейчас она с наслаждением выплескивала их на эту негодную и опасную женщину. Она чувствовала себя сильной и уверенной в том, что делает.

Она вновь посмотрела в щелку. Снаружи по-прежнему наблюдалось большое движение, но никто не обращал на хижину никакого внимания. Джули отошла от двери и решила обработать раны на бедрах от солдатских штыков. Она взяла сумочку, которую каким-то чудом сохранила при себе миссис Вормингтон, и вытряхнула ее содержимое на пол. В ней было обычное женское барахло — помада, гребень, пудреница с зеркальцем, ручка с записной книжкой, деньги — банкноты и монеты в довольно большом количестве, чеки, пузырек с аспирином, пакет марлевых салфеток, небольшая фляжка с виски, набор булавок и заколок, несколько листов бумаги. Ото всего шел запах застарелой пудры.