Андрей Полецкий - Толкинхэд или приключения Стеньки Разного

Профессор рухнул под стол: “Да что это? Таратора… Тара-Тора! Семь! Решётка! С как доллар!”

– С как доллар – тонко и мягко вторил подоконник.

Сквозь свист создаваемый ветром возник голос. Шёпот. Чёткий и понятный.

– Внимание! Говорит и показывает Москва! Работают все центральные каналы радио и телевидения. Тыр-тыр-неты… Брикикинг ньюс! Нумнулл под столом!

– Вас понял! – крякнул Капессвет

– Уууух! Дух бесплотный! – прошипел голос

– Куда ты смотришь? Дигидойл! – неслось из под стола

– Я развиваю третий глаз, – завёлся монотонный таратор – Я смотрю сквозь зелёное облако

– Смотри сюды! – окрикнул его забытый вами с нами Стенька. Он встал со стула и, в зелёном дыму, с развеваемыми ветром кудрями положил на стул грецкий орех и шарахнул трубкой по плоду. Скорлупа свалилась на пол и на стуле лежало лишь ядро, так внешне похожее на человеческий мозг, – Я буду звать тебя Толкинхэд – промолвил он и протянул руку в облако…,– А тебя я звать не буду, Дигидойл!

Мотора гул, асфальт и ветер в волосах. В сумке шлем. Люблю свой шлем. Но не ношу. На газ! На солнце курс, на юг, на море… Ну… На моря. Azov и Black. Как Дэниэлс… Но когда пьёшь, то не видно туман над росой, потому это лишь лирика. Там, давным-давно, в древности, ростом с зайца люди ставили каменные метки в прибрежных горах. Там пахнет солью, несёт тот запах с моря бриз, я спешился, а конь мой верный стоит в предгорье у воды, колёса солью умывая. О, Дорогая! В горах шепчу я. Скучно мне! И молнии вдруг заиграли там, в небе, соло для меня. Моя! Родная! Древняя, юная, мудрая дорога. Неси! Ухабами и грязью, прямыми и серпантинами… Лететь! Туда! Где… Моя древняя, юная, мудрая… Туда… Где… И молнии, и ветер. Дети! Поют! Звенят колокола! Моя!… Страна. Мосты и реки. И… там… впереди… степь, горы, море. И памятник разбившимся в пути. Я не сверну. Я Байкер Бен.

– Уав, ував, гав-тяф!

– Ааа! Шарик! Я, как и ты, был на цепи… Я… Лизал хозяйские харчи… Давно… Неправда

На обочине, у таверны, прямо на тропинке, ведущей в лес, пёсик попал задней ногой в капкан и что-то шептал, что-то тяфкал… Бен отпустил его: “Дыши!” и щеночек со всех ног и со всей своей радостью устремился по тропе.

– Ты съел мою добычу! Ты! Съел! Мне нужны деньги и твой мотоцикл.

– Ооо, да это ж великий, вери популар и мэджор… Газетный стар… Мсье Дуремар! Приветствую! Вы как на фото, ничуть не изменились…

– Если бы ты писал роман, то в конце этой фразы ты бы поставил многоточие…

– Если бы я писал, то я бы написал, что мотоцикл не отдам. Многоточие…

– Ты хамло! Быдло! Бескультурщина!

– Не шарю, ну… Ты слышишь рокот? Это автозапуск. Технолоджи!

– По кружке, друже, и поедешь. Таверна май, тебя согреет… Чай – нечай и кофиё. Бараночки, конфетки, пастилки и для зубов в конце резинки.

– Что-то сушит, ну… Попьём конечно… Нахаляву…

– Бесплатно всё! И официантки! Белы скатерти! И носик чайника…

– Идём, идём.

Вошли. Стоял чарующий и стойкий запах лайма. В углу, не сняв своих расшитых сапог, спал Роди, после ночной смены, местный фламенко гуру. Мастер, надо сказать… Официантка в расшитом белом фартуке напевала песенку, улыбалась и резала мясо. На столике, в тарелке, лежал слегка недожаренный стейк

– Сочный! Настоящий!

– Пятнадцать долларов и пару центов? – ну… Это Бен

– Нуууу… – замялась было девушка, не снимая при этом с себя улыбку

– Бесплатно всё! – воодушевленно вмешался Дуремар – Хозяин я!

– Мне чёрный. Сахар… Впрочем… Лей воды. Холодной

– Воды попить ты можешь где угодно! А здесь же…

– Здесь же.

– Я не пойму! Ты меня грабишь?

– Я не пойму чего так душно… И окон нет, часы всё врут… Там мясо режут, постою

– Тут запах свеж! И фартуки расшиты, котлетки, стейки, каблуки… И музыка! Поднимем Роди! Да ты садись, в ногах же, знаешь, правды нет…

– В руках есть правда! – и байкер приземлил лицо хозяина в стейк. Девушка поцарапала нос и щёку, не успев убрать нож… Капли густого томатного кетчупа стекали на пол.

В такси. В аэропорт. Огоньки! Шашки льют зелёным. Взмах руки:

– Два счётчика! В аэропорт.

– Чеего? Какие счётчики, какой эропорт? Нет порта тут. Деревня мы.

– Дааа… и таам… нет… Вокзал, вагоны, поезда… Да и не спеши, в принципе…

– Ща прогреем и поедем, – засмеялся шофёр, свернул с шоссе и, переулками, закоулками и дворами помчал к заданной локации.

10 минут езды прошли продуктивно. Казак думал обо всём. О зелёном винограде, об орехе в облаке, про аэропорт и про таксиста, про ночную свадьбу. За окном мелькали подсвеченные билборды, деревья, под колёса прыгали праздные гуляки. В мысли лезли макаки… Но! Тише!… В деревне ночь, гуляет люд и набекрень мозги, пудрит, дурит Дуремар, повсюду вижу я пожар. Впереди Зелёный город. Я точно знаю, что он молод.

– Сквозь рощу и дома! – подвёл итог таксист

Вокзал спал. Но на перроне стояла, освещённая лунным светом электричка. Открыты двери. Стенька пошёл к расписанию на столбе, посмотрел на локомотив, понял номер и, ведя пальцем по буквам, по строкам списка, нашёл рейс.

– Час…

Прошёл в первый вагон и завалился спать.

З-з-з… z-z… Колёса стучали. И музыка в голове… Та… С Театра… Звучит фальшиво. Он открыл глаза. В вагоне людно. У тамбура ряженые монахи с гитарами и аккумулятором что-то поют в шуме вагона, и аплодисменты, и храп… Сморкнулся кто-то… Стучат колёса. Эхом гонга… Ну… Звукорежиссеры знают это, как эффект реверберации… Радиоприемник, влитый в стену над закрытым душным окном, хрипит и голосит о свободе выбора, о выборах в Думу Выборга… Сзади нервы сдали. Там, в конце вагона, какая-то возня… То-ли за торт, то-ли за рыбу. Крики. Монахи несут руки вверх и аллилуйю… Выдох-вдох, вдох-выдох… Стенька поднялся и забаррикадировал себе место у окна.

– Добре утречко! – ржаво-весёлый голос напротив что-то сказал. Стенька смотрел в поле, сквозь забор вдоль дороги, туда… В горизонт. На линии горизонта оно статично, постоянно и константа, у забора мелькает бешено, и, по мере бега глаз плывет, как ночь Ван Гога

– Турбощётки для дома, электровентиляторы! Аккумуляторные батарейки! – это открылся тамбур и кто-то вошёл

– А Гамбург? Извините, а Гамбург это… где Мюнхен?

Стеньке всё же пришлось повернуть голову и посмотреть на ржавый голос.

– Сосиски там и пиво! Гамбург! Косы, груди, кружки, блонды…

На что Стенька подумал о чём-то непонятном и в голове у него заиграла та самая, та самая его мелодия. И он затянул походную песню, естественно, не открывая рта. Горизонт.

– Горизонт! – вдруг совершенно неожиданно для себя самого и, для окружающих и, довольно громко, произнес он.