Дина Гусейн-Заде - Пуговицы. Мир после удара

Был уже вечер, и солнце вовсю резвилось на горизонте. Надя знала, что только один её старый знакомый художник не покидает своего поста даже к вечеру, и, конечно, она встретила его неподалёку. Вообще-то, он был не очень стар и, честно говоря, плохо ей знаком. Но был он всё время здесь и рисовал на холсте одно и то же место. В этот раз мужчина, как и всегда, сосредоточенно рисовал, стоя под сенью тополя. То было дерево со своей поэтичной историей.

В начале было три тополя.

Здешние старики говорили: «Период в семь лет преследует человека. Конец каждого такого периода знаменует в нём самые сильные и значительные изменения». По местным традициям, каждый мальчик, достигший семи лет, сажал дерево. Поскольку три брата появились на свет в один и тот же день, то и сажали они деревья все вместе.

Мальчики казались окружающим одинаковыми. В детстве они действительно были похожи, но чем дольше жили, тем дальше отделялись друг от друга. И вот наступила пора, когда никто бы не сказал, что эти мужчины – близкие родственники. Совершенно разные люди могут быть очень друг на друга похожи, если они вместе, а изначально одинаковые могут стать совершенно разными. Сначала завял один тополь. Затем второй выкопали и увезли куда-то себе на участок. И вот, от двух деревьев остались только керамические таблички с именами. С тех пор и стоит одиноко наш тополь, время от времени наполняя воздух пухом в надежде найти себе подружку.

«Деревья умирают стоя, и он когда-нибудь тоже умрёт». Так думал художник, стоя за своим мольбертом под деревом. Тополь был самым преданным другом художника и понимал его без слов.

Художник наш был очень необычным, если художники вообще бывают обычные. Он видел мир через масляные краски. Его движения были плавными и осторожными, потому что художнику казалось, что, если сжать что угодно чуть-чуть сильнее, оно сомнётся, как кусок масла. Наверное, поэтому он так любил воду. Вопреки всем законам физики, вода для нашего героя была легче, чем масло.

Когда-то художник с красочным цветом глаз рисовал здесь девушку. Задумчивая незнакомка в разных шляпках часто приходила на берег и смотрела на воду. А художник рисовал её на фоне воды. Потом девушка начала приходить с молодым человеком, который носил разные пиджаки и до бликов начищенные туфли. Художник рисовал и его. Потом девушка опять начала гулять по берегу одна. Художник рисовал её и иногда пририсовывал с краю себя. Через какое-то время она начала катать перед собою детскую коляску. Он рисовал коляску. Потом коляску заменил маленький мальчуган. И художник рисовал ребёнка. Мальчик рос. Художник рисовал взросление мальчика.

Но однажды машина, которая везла в тот день к набережной и девушку в соломенной шляпке, попала в аварию, и девушку смяло как кусок масляной краски.

Художник же с тех пор рисовал свою картину без людей, а его зубы стали из дерева.

У художника не оказалось для Надежды пуговицы, так как он носил вещи без них. Но когда-нибудь он оставит после себя картины.

В том же доме, что и Надя, жил пренеприятнейший человек. Не любила девушка с ним пересекаться даже на миг – он ничего ей и не говорил, но делал это с особой неприязнью. Как будто кричал ей прямо в ухо: «ни слова не скажу, потому что ты этого не достойна»; «Не ударю, потому что мне противно до тебя дотрагиваться». Фу, а не человек! Причём большинство окружающих как будто ничего замечали, а может притворялись.

– Разве есть право одному человеку смотреть так на другого? – недоумевала Наденька.

– Он многого добился и поэтому имеет право смотреть на других сверху вниз, – ответила заведующая по сплетням их района и прилегающих областей.

А вот Старая Леди придерживалась иного мнения:

– Не обращай на него внимания, он просто глупец! Придёт время и, есть вероятность, он что-то да и поймёт. Лучше усвой, что люди, вызывающие у нас исключительно плохие чувства, не имеют права оставаться в нашей памяти. Зарой их поглубже, а вперёд выдвини исключительно приятных тебе людей.

– Но нельзя ведь зарывать людей, они же живые!

– Не все, деточка, не все. Некоторые ведут себя так, что сами себе копают могилу.

Мужчина искренне представлял себя древнегреческим философом или Эйнштейном. На работе он разглагольствовал о великом, а после продолжал просветительскую деятельность дома, объясняя своей женщине, что та ничего не делает полезного, кроме как ходит за покупками, готовит, стирает, убирает и воспитывает их общее потомство. А могла бы и починить что-то! Вон сколько всего сломанного в доме!

Женщина, казалось, и сама была сломана, однако такая жизнь была хорошо ей знакома. Потому она продолжала худо-бедно исполнять свою роль жены тирана.

Мужчина же относился к редким вспышкам её вечного недовольства снисходительно (что было верхом проявления его чувств). Он вовсе не был плохим человеком: ведь он не бил свою жену (хотя мог бы), заботился, чтобы в семье была полная чаша, работал днями напролёт, чтобы ни супруга, ни дети ни в чем не нуждались. Просто так повелось, что его воспитание не позволяло делиться своими чувствами с существами, созданными для служения и продолжения рода.

Наш герой не считал себя женоненавистником. Когда он ездил в командировки, то с удовольствием позволял «коварным самкам» завлечь себя в постель. Раз он даже позволил это мужчине, но всё-таки считал себя «не гомосеком каким-то», а «человеком традиционным с определёнными принципами», и женщины этим принципам подходили больше. В отличие от женщин аналогичный пол понимал его. Со своими мужественными знакомыми полезней было обсудить что-то более глобальное, например, интриги на политической арене и цены на соль. Представительницы же слабого пола только и могут «трындеть до посинения о шмотках и пелёнках».

Мать его детей проводила всё время дома. Даже если бы не потомство, то супруг всё равно заявил, что не хочет, чтобы она работала. Он будет работать за них двоих! Как сильно и мужественно со стороны мужа! Мужчина слишком защищал её от всех проблем внешнего мира. Поэтому по большей части жена формировала своё мнение о современности через призму плазменного экрана. Она бы читала, но для чтения у неё не было времени. Прилежная жена, как могла, держала на себе весь уют дома. Сегодня нужно было младшенького поставить в очередь в детский сад, а старшенького отвести в поликлинику, а послезавтра заедет свекровь и нужно, чтобы в доме всё было идеально. А её мужчина приходил поздно вечером, уставший и утомлённый, и каждый посторонний звук его раздражал. По вечерам уставшая женщина задумывалась о том, как было бы здорово родиться мужчиной.