Софья Маркелова - Правитель Пустоты. Дети песков

– Тебя это не должно волновать, Манс. Как, впрочем, и никого другого во дворце. Я достаточно ясно выразилась на этот раз? – с нажимом произнесла Лантея, огибая брата и направляясь дальше по коридору.

– Сестра!

Белокурый парень в несколько шагов нагнал девушку и встал перед ней, загораживая проход.

– Неужели я что-то не то сказал? Прости меня, если я чем-то тебя обидел…

– Просить прощения ты будешь перед нашей матерью, которая и подослала тебя ко мне с этими въедливыми вопросами о чужаке. Будешь извиняться за то, что не сумел раздобыть для нее никакой ценной информации. А мне от твоего раскаяния ни горячо, ни холодно.

Светлые брови Манса взмыли вверх.

– Матриарх ни о чем меня не просила. Сегодня за весь день я вовсе ее ни разу не видел… Неужели ты правда считаешь, что я не мог по собственной воле прийти к тебе, как только узнал о твоем возвращении? Неужели для того, чтобы побеседовать с тобой мне нужно обязательно быть именно чьим-то посланником?

На лице Лантеи отразилось легкое замешательство, но девушка быстро взяла себя в руки, не позволяя расслабляться. Она как никто другой знала, что дворец матриарха представлял собой змеиное логово, где шпионаж процветал с давних времен, а за каждым гобеленом могли скрываться целые толпы любопытных слушателей. И поверить в неожиданную бескорыстную привязанность брата ей было сложно.

– Сколько тебе сейчас лет, Манс? Двадцать три? Двадцать четыре? – Лантея тяжело вздохнула, потирая шею. – Ты младше меня всего на пару лет, уже прошел обряд совершеннолетия, но по-прежнему забываешь, что любые слова всегда должны быть подтверждены действиями, поступками, степенью заработанного за долгие годы общения доверия. За всю жизнь мы с тобой практически не разговаривали друг с другом, обучались каждый своему, сидели в разных частях дворца. И что ты теперь от меня хочешь? Чтобы я в приливе сестринской любви бросилась тебе на шею, рассказав все о своей жизни?.. Между нами стоят диаметрально противоположные цели, молчание двадцати с лишним лет, традиции матриархата… И все это не получится разрушить простым радушием, Манс.

– Это вовсе не так, сестра, – возразил юноша.

– Я только пришла из-за гор, из дальних краев, где не существует разделения, сковавшего общество наших Барханов по рукам и ногам. Там дети воспитываются вместе, там никогда не возникло бы подобной нашей ситуации, брат… И, если бы я могла, то изменила бы действительность хетай-ра, заставила их посмотреть на иную модель существования, отречься от загнивающих традиций. Но… Пока что это не в моих силах. И пропасть между нами бездонна.

Манс встрепенулся, а на его лице появился лихорадочный румянец, алыми кляксами растекшийся по щекам.

– Достаточно возвести над ней мост, и этот разрыв перестанет быть важным, – твердо сказал брат. – Я знаю, как долго ты планировала свой уход из Бархана. Как желала попасть в земли за песками. И, поверь мне, сестра, я рад, что тебе удалось совершить задуманное. Что твой поход оказался успешным, и заработанный опыт послужит для нашего народа. Потому что это именно то, чего не хватало Бархану… Я ведь просто хочу помочь тебе, Лантея. Хочу, чтобы ты знала, что в этом городе есть тот, кому можно доверять. И ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь.

– Я не нуждаюсь в помощи, – немного грубо и резко ответила девушка. – Прости меня, Манс, но даже если все твои слова искренни, мне сложно в них поверить.

Белокурый юноша отвел глаза в сторону. Уверенный ледяной взгляд сестры прожигал в Мансе дыру, и все, что он смог сказать напоследок, было:

– Я все понимаю, Лантея. Но я действительно рад, что ты все же вернулась домой. Вернулась в целости и сохранности. И… Просто знай, что я безмерно горжусь своей сестрой.

После этой фразы хетай-ра развернулся, оставив растерявшуюся девушку стоять в коридоре одну, и мгновенно исчез в одной из длинных анфилад, а его шаги еще долго отдавались эхом в полумраке.

Лантея какое-то время стояла, опершись рукой о стену, и думала над всем, что сообщил ей младший брат. Чувство неловкости долго не хотело ее отпускать: неожиданное признание Манса в симпатии и готовности помочь можно было с одинаковым успехом приравнять как к обыкновенному обожанию, свойственному очень многим мальчикам и юношам в Бархане, воспитанным в атмосфере почитания женского пола, сестер и матерей, так и к льстивому подхалимству. В последнее Лантее верилось охотнее, поскольку использование Манса в качестве орудия слежки за непокорной дочерью матриархом казалось самым вероятным развитием событий.

– Я только вернулась домой, а этот дворец уже начинает давить мне на голову, – пробормотала себе под нос девушка и неспешным шагом двинулась дальше по коридору.

В западном крыле дворца, где располагались личные комнаты женщин, хетай-ра быстро отыскала свои старые покои. Два помещения, соединенных небольшим переходом и лестницей, представляли собой спальню и рабочий кабинет, обставленные без особенной роскоши. Там практически ничего не изменилось с момента ее побега: толстый слой пыли на драпировках, куча исписанного и изрисованного пергамента, разбросанного на столе, старые ножи для тренировок и кипы зачитанных книг из личной библиотеки правительницы. Видимо, после того как Лантея покинула Бархан, в ее личные покои слуги так и не рискнули заходить, все еще памятую о нелюбви дочери матриарха к незваным гостям на ее территории.

Наскоро самостоятельно сменив постельное белье и кое-как отряхнув от пыли некоторые личные вещи, девушка устало упала на подушки, подтянув к себе поближе принесенный фонарь. Некоторое время она просто в молчании наслаждалась танцем запертых в сосуде светлячков. Оглушающая тишина дворца, погруженного в сон, давила ей на уши, но еще больше давили нелегкие мысли, спутанные в единый клубок проблем. Отношения с верным спутником трещали по швам, мать и сестра, кажется, готовы были растерзать блудную дочь, вовсе не обрадовавшись ее возвращению, а младший брат вел себя подозрительно, судя по всему, пытаясь втереться в доверие к Лантее, следуя чьему-то приказу.

И нельзя было надеяться ни на кого в этом городе, кроме себя самой.

Взор хетай-ра упал за кровать, где неряшливой грудой были свалены старые письма тети, которые Чият присылала племяннице после ухода из Бархана. В дорогу она забрала одного из почтовых орлов и, приучив его к новому месту, часто отправляла обратно в пустыни с длинными и обстоятельными письмами для юной Лантеи, где тетя красочно описывала свое путешествие, рассказывала о Залмар-Афи и своей новой жизни. В этих посланиях было столько восторга и вдохновения, что девушка часто зачитывала пергамент до дыр, проникаясь эмоциями Чият.