Игорь Лукашенок - Другие люди

– А считаю, что начать меняться никогда не поздно.

– И что ты мне … нам предлагаешь?

– Может быть, нам завести ребёнка…

– Но ты никогда не хотел ребёнка!

– А теперь…

– А теперь я не хочу. Мне вообще тяжело теперь думать о чём-то другом, кроме музыки.

– Так нельзя, Цинтия.

– Почему? Тебе можно было не хотеть ребёнка от любимой женщины целых семь лет, а мне, значит, в таком праве отказано. Чудесный расклад!

– Ты же знаешь, что мужчины зреют дольше, что нам важно сначала завоевать статус и признание.

– Ты слишком долго воевал, Андрей.

– Язвишь не по делу.

– По делу, Андрей. Последние годы я только и делала, что обманывала себя, считая наш брак почти идеальным. Мы начали не с того, понимаешь? Мы не создали ничего нашего.

– Почему ты никогда не говорила со мной на эту тему?

– Я не хотела мешать твоему и своему развитию. Мне казалось, что ещё год-два и мы начнём строить настоящую семью.

– Я готов её строить!

– Ты говоришь так в запале. На самом деле, сейчас никто из нас не готов радикально переменить своей жизни.

– Нет, нам нужно обязательно найти какое-то решение.

– Нужно…

– Знаешь, Цинтия… Впрочем, тебе не очень понравится моя идея…

– Какая?

– Я хочу, чтобы мы на время разъехались.

– Отличная новость…

– Да, мы поживём отдельно и соберёмся с мыслями.

– Только бы мы не растеряли последние здравые мысли, Андрей.

– И когда ты успела стать такой критичной…

– Сама не знаю… Мутировала.

– Дорогая, ты прелесть.

– Я знаю.

Они оба понимали, что окончательно расходятся, но старались как можно меньше ранить друг друга. Через месяц Андрей переехал в арендованную квартиру, и с этого момента их совместная с Цинтией жизнь отошла в область городских легенд. Иногда они списывались в соцсетях и созванивались, но о прежней близости никто из них уже не помышлял. Через год после переезда Андрея Цинтия – больная одиночеством и разочарованная ходом своей жизни – покинула бывшее супружеское гнездо и поселилась на улице Левицкого, в старом австрийском доме с вечно холодными стенами и неприветливыми соседями.

15.

Выключив все телефоны и прочие гаджеты, Цинтия легла на диван и закурила. Одиночество не пугало её. Она давно нашла ему оправдание и теперь спокойно думала о том, что проживёт в этом положении до конца дней. «Если подумать, то мне всегда хотелось побыть одной. Никто никогда не мог и не сможет разделить моей тишины, в которой я прислушивалась к майскому богу. Но теперь и он остался в прошлом… Цинтия, что тебе ещё надо от этой жизни? Не думаешь ли ты, что она собралась тебя чем-то удивить! Мало тебе… Вспомни, как тебя слушали, любили, боготворили… Вспомни, как ты ждала от себя так много, что захватывало дух. Тот первый раз на сцене… Я ведь почти ничего не помню о том дне, кроме дрожи в пальцах и ледяного шампанского за кулисами. А ведь были ещё дни, когда казалось, что радость – это нормальное состояние души. И как я могла так себя обманывать… Значит, не было никакого призвания! Всё придумано, всё фальшь… О, как незаметно мы перестаём расти, успокаиваемся на достигнутом и тускнеем. У многих так… У всех! Но есть хитрецы, которые научились обманывать себя и других, выдавать натужное за вдохновенное, ловкость рук за искусство… А если ещё даёшь своей личной жизнью поводы к разговорам и жёлтым статьям, то продержаться можно довольно долго. Тебя уже нет, но люди об этом не знают и продолжают восторженно следить за твоим трупом, думая что ты переживаешь полный расцвет сил, пик творчества… Да, я давно уже труп, механическая кукла для игры на арфе… Надо продать арфу и начать… Но что теперь начинать? Нет, надо всё заканчивать и уходить. Как жалко себя! Как я всё ещё себя люблю! Янис… Марк… Андрей… Провал, пустота».

Не вставая с дивана, Цинтия выдвинула верхний ящик стола и достала оттуда металлическую струну, по-змеиному свёрнутую в тугой калачик. Она долго её рассматривала и крутила липкими от волнения пальцами. Струна распрямилась и чуть не вылетела из дрожащих рук Цинтии. Ухватив её покрепче, Цинтия на мгновение замерла и подумала о том, что ей больше никого и ничего в этом мире не жалко. Когда струна плотно обхватила шею, Цинтия обвела взглядом всю комнату и остановилась на арфе, подаренную ей человеком из радостного прошлого.

Прошло ещё несколько минут, прежде чем Цинтия собрала всю свою решимость в кистях рук. Струна жадно впилась в пульсирующую плоть, как будто давным-давно ждала этого момента в темноте ящика. Замер воздух, замерло время, замер смысл жизни. Цинтия всё сильнее сдавливала себе горло, чувствуя как прерывается дыхание, как тяжелеет голова и мокнет кожа под глазами. В дверь кто-то позвонил… Цинтия на мгновение остановилась и прислушалась. Позвонили ещё раз. Цинтия сильнее затянула петлю и зажмурила глаза. В дверь начали громко и беспорядочно стучать. На секунду Цинтии показалось, что она слышит голос подруги. Именно теперь Цинтия поняла, что задушить себя у неё не получится, но она не спешила вставать, не хотела открывать дверь так быстро … Она была уверена, что рано или поздно всё для неё закончится, что замыслу её уже никто не сможет помешать. Эта мысль ей очень и очень нравилась.

Гость

«И чтобы восстановить свою реальность, мы спешим

туда, где она больше всего кровоточит»

Жан Бодрийяр

1.

Частые, но тёплые капли дождя стекали по чёрным вьющимся волосам, отскакивая от кожаной куртки и омывая бока тяжёлого байка. Андрас только что пересёк границу и теперь ехал, не снижая скорости. Навстречу ему плыло красивое серое небо, а июньская зелень деревьев сливалась в две широкие ленты по бокам трассы. На дороге попадались выбоины, пучки соломы, обломанные ветки и некрасиво раздавленные колёсами змеи. Возбуждение нарастало в Андрасе с каждым километром. Его загорелое, почти индейское, лицо словно окаменело под набегами ветра и струями влаги, но глаза светились янтарём, предвкушая букет свежих впечатлений.

Перед самыми горами он остановил байк на обсыпанной мелким гравием обочине, опёрся на руль и закурил. В голове ещё гулял утренний кофе, который он выпил вместе с женой. Глубоко вобрав в себя дым от Winston, подставив веки последним каплям дождя, он думал о своей жене по-новому, как можно думать о близком человеке только на расстоянии. Теперь он отчётливее видел её очаровательные и отвратительные стороны… Вот она идёт из магазина в чёрном свободном платье, соблазнительно приподнятом рельефом её тела сверху и снизу. Вот уже сплетничает с подругой, рассказывая той про все минусы семейной жизни. Вот кормит их сына, улыбается и сердится, читает нотации, некрасиво двигает локтями и еле заметно вздыхает. Ах, этот печальный женский вздох… Сколько в нём смирения перед судьбой, терпения и ещё чего-то доисторического. Что она делает теперь? Наверное, везёт Бартоса в садик и ждёт моего звонка. Как скучно…