Андрей Гальцев - Театр «Глобус». Роман

Лидочка открыла некую дверь в стене – у неё получилось легко, должно быть, оттого что недавно вышла оттуда. На памяти Крата эта неприметная дверь с поблекшей римской цифрой ІV всегда была закрытой, никому не нужной. Лидочка поманила его и повела по чугунной лесенке вниз. Ступени спускались круто. Он чуть не свалился на неё, но она лишь кокетливо хмыкнула. Спустились в подвал; здесь горел рыжий, какой-то старый свет. В обмотках и лохмотьях тянулись вдоль стены по левой стороне металлические трубы.

– Тепловой коммутатор, – сказала Лидочка и улыбнулась.

Улыбка в таком тоскливом пространстве показалась ему чудом.

– Я здесь никогда не бывал. Странное место, – заметил Крат, склонный вслух примечать очевидные вещи.

– А чего ты шёпотом говоришь? – Лидочка взяла его под руку. – Самое странное, когда в городе нет света, здесь он горит, правда, тускло.

– Мы с тобой как жених и невеста, – заметил Крат. – Только неизвестно, впереди загс или морг?

– Для мужчины это почти одно и то же, – Лидочка прижала его локоть к себе, там, где сердце и маленькая грудка.

Подвальный романтизм обстановки на время заслонил от Крата убийство, но он опомнился.

– Ты знаешь, кто стрелял?

– Не-а.

– А под кроватью никого не было? – спросил Крат.

Они медленно ступали по проходу. Где-то капало, напоминая об утекании времени, о протечке жизни.

– Не знаю. Почему-то я туда не смотрела, и край простыни довольно низко спускался, чуть не до пола. Теперь я не уверена, что там никого не было.

– И мне так чудится. Или за задником. Кто-то ведь стрелял. Конечно, будет баллистическая экспертиза, они установят, из какого пистолета и откуда стрелял убийца, – рассуждал Крат.

– Но разве можно выстрелить через заднюю кулису? Там нужно сделать отверстие! – возразила она.

– А я проверю. Скажи, как ты узнала, что я остался в театре?

– Следила за тобой.

– Зачем?

– Ты меня интересуешь.

– Почему?

– Ты единственный, кто не приставал ко мне.

– Единственный? А Дол, например?

– Приставал.

– Неужели?! А Дупа?

– Ну… нет, у него другие интересы, он специалист по умам. Хотя… – она задумалась, разгадывая какие-нибудь слова, взгляды, прикосновения, под которыми могли бы прятаться флирт и секс.

Крат перебрал всех, даже упомянул Вадика, у которого, по выражению Дупы, «изюминка слабоумия зарыта в голове», но и тот, оказывается, приставал к Лидочке. Крату прежде казалось, что она чиста, как новый снег. Если говорить вообще, то Крат с женщинами наивен. Ему всегда казалось, что чистота служит высоким подножием девушке. Если она чиста, мужчина к ней без настоящей любви не имеет права подойти, и не осмелится. Только любовь поднимает мужчину на высоту чистоты. При этом он видел, что циник-хам или самец-охотник ничуть не боится чистоты, потому что видит не свет, а добычу. Правда, девушки достаются таким охотникам куда чаще, чем страдающим влюблённым.

– Ну а ты? Как ты на это отвечала? – спросил он с неприязнью к вопросу.

– Я выбирала, – ответила технологически. – И некоторым доставалась. Ты думаешь, в жизни всё должно быть серьёзно, да? – она, извернувшись, заглянула ему в глаза. – Ты очень мечтательный.

Он хотел ей сказать, что мечтательность делает мир содержательным. И если та же Лидочка не достойна мечты, то и обладать ею неинтересно, ведь шлюх-то кругом завались, однако промолчал.

Лидочка не была в него влюблена и вряд ли была способна в кого-то влюбиться вследствие прохладной пустотности своей души, но Крат её заинтриговал своим безразличием. Победы над волокитами ничего для неё не значили, поскольку то была необходимая дань с их стороны – дань половому влечению вообще и её прелестям в частности, но вот нешуточный мужчина смотрит на неё без желания. Она взяла его образ в свою память и часто ощупывала внутренним вниманием, и даже привыкла к такому занятию. Крат оказался для неё запретным плодом. Она хотела почувствовать его, ощутить, разгадать, но самой приставать было несподручно. Надо, чтобы он её захотел, тогда она его отведает и успокоится. Или наоборот: они склеятся в пару.

Два года назад электрик Вова, был в театре такой, затащил её в подвальную каморку… потом, в день увольнения, оставил ей ключ. Здесь некоторые работники театра побывали, заведя в душе потайной ящичек, имеющий форму комнатки с клеёнчатым топчаном и раскинувшейся на нём Лидочкой.

Она открыла дверь, включила свет.

– Ого, двуспальная кровать! – заметил Крат.

– Или полутороспальная. Или односпальная. Смотря с кем тут находишься, – сострила она.

– А ты оборотистая девчушка, – скучным голосом отметил Крат, потеряв к симпатичной Лидочке интерес (прощай, ещё одно нарисованное очарование!)

Она принюхивалась и с удивлением озиралась по комнатке.

– Здесь кто-то был. Запах… одеколон мужской… или не одеколон.

Крат заглянул под кровать, принюхался, однако, нюх у девушек несравненно лучше.

– Лида, послушай, ты можешь оставить мне ключи? Мне некуда пойти, и главное: мне нужно здесь остаться, в театре.

– А я? – спросила она, уставившись на него с готовностью обидеться или разозлиться.

Есть простое различие между людьми хорошими и плохими: хороший человек, если им пренебрегли, обижается; плохой злится и норовит отомстить.

– Ты… не знаю, Лидочка. Видишь ли, я так и не долечил ту болезнь, о которой со сцены заявил Дол, – ловко соврал Крат.

Пунцовая от злости, она выбежала, пнув каблуком дверь. Он скривился в полуулыбке, вместившей жалость, брезгливость и досаду. Её шаги поглотила тишина. Ключ торчал в двери, ещё покачивая цепочкой с брелком в виде Красной Шапочки. Крат отправился вправо – исследовать подвал.

В закруглённом коридоре через каждые сорок-пятьдесят метров с потолка свисал провод с голой лампочкой. Глядя на тепловые трубы по левой стороне, Крат вспомнил одного бродягу с вечно забинтованной рукой – такими же были и трубы: кое-где среди повязок проглядывал ржавый металл, внутри которого текло что-то тёплое. Сейчас не используют подобных утеплителей и технических бинтов, так делали до рождения Крата.

Кому течёт это тепло, если на улице май? Кто, наплевав на Кризис, не отключает систему? Кто положил жёваный окурок на трубу? А вон вповалку валяются на полу два стакана, изображая тех, кто из них пил. Кто вкручивает здесь лампочки?

С чувством загадки Крат завершил обход, вернувшись к проёму на лестницу. Но оказалась, что это другая лестница, и она вела не вверх, как он ожидал, а глубже вниз. Крат спустился на несколько ступеней и передумал: лестница слишком круто ввинчивалась в кромешную тьму.

Он встревожился и пошёл по коридору скорым шагом. Где же та лестница, по которой он с Лидочкой сюда спустился?! Наконец она отыскалась, при этом охват подвального коридора оказался огромным, как стадион.