Андрей Гальцев - Театр «Глобус». Роман

Взять кого постарше, так это будут совсем безобразные хлопцы: Червий, Суматох, Нетвурк и некоторые другие, которым за две тысячи лет перевалило. А древнее всех, даже старше Нила Шточваха – пещерги, поползыши, нибелунги, утерявшие имена и внешний облик – их как бы вовсе нет. Но они есть. Так часто бывает: насчёт кого-то кажется, будто его нет, а он есть.

Я тебе совсем по секрету скажу: самые мелкие демоны суть вирусы ума; они пережили смену вселенных. Они от прошлого космоса уцелели, – при этих словах он создал на своём лице мину изумления, насколь позволяли ему непластичные ткани.

Шмыгун появился и вручил Фокуснику ржавую кубическую банку. Вода закипела. Фокусник снял котелок с огня и бросил в него две шепотки крупной зеленоватой заварки. Шмыгун сел наземь, закрыл глаза, качнулся и повалился набок. Фокусник едва взглянул на него.

– Таким образом кончается энергия. Если бы нас не было, он бы совсем уснул, и десять веков промелькнули бы для него как один миг. Так и лежал бы он бесчувственным предметом среди таких же с виду мёртвых предметов, изображая обшарпанный манекен из реквизита полоумной сказки.

А Крат задумался о другом.

– Погоди! – сообразил он. – Если смерть тебя не помнит, ты, значит, можешь выйти на землю, к людям?!

– Для чего?

– Ну, для общения.

– Что они мне скажут? Посадят в клетку для научных экспериментов? Что вообще могут люди сказать интересного?

– А природа, а небо?

– Пусть растения, узники и философы тянутся к свету! У них гелиотропизм. А я болею от солнца. Мне здесь хорошо, здесь идеальные кондиции.

– Но всё же тесный, замкнутый мирок… – возразил хлопотливый Крат.

– Замкнутый, но большой. Ваш мир, который наверху, он тоже замкнутый.

– Почему? Имеются другие планеты и галактики, – гордо заметил Крат.

– Ваши ракеты бороздят просторы внутри вашего черепа. Не важно. Ты всё-таки подумай: у тебя есть возможность спрятаться от смерти.

– Нет-нет, у меня другая задача. И мне тут было бы скучно.

– Какая же у тебя задача?

Крат молчал. Возле костра откуда-то появился крупный синий мотылёк с белою каймой на крыльях. Двое следили за его прыгающим полётом. Это был совершенно беззвучный мотылёк, без шороха крыльев о воздух. Здесь вообще, вдруг заметил Крат, звуки не подчинялись привычному порядку, и голос не имел направленности, но звучал сразу везде или, быть может, внутри слуха. Крат обратил внимание, что костёр тоже горит неслышно.

Мотылёк сел на колено Крату и задрожал, переступая тонкими лапками.

– Эта синяя тварь питается надеждой. Кто-то из нас носит, а лучше сказать – лелеет некую надежду… только это не я, – заявил Фокусник.

Крат наблюдал, как мотылёк раскрывает и складывает крылья.

Неожиданным движением Фокусник дотянулся до мотылька и брезгливо бросил в костёр. Мотылёк упал на кусок весла – прохладным кусочком неба он лежал среди огня и не загорался. Крат выхватил его и осторожно положил в нагрудный карман рубашки.

Фокусник обнажил зубы в злорадной улыбке – получилась гримаса людоеда.

Открывшийся ряд зубов притянул взор Крата: зубы выглядели плитами фаянсовой стены града Гугерсалема – столицы Ада. Щели между зубами-плитами сделаны для стока крови, когда внутренний объём города переполняется слюной и кровью.

– Зачем ты хотел погубить мотылька? – уставился на него Крат.

– Чепуха! Насекомые! С ними не стоит делиться надеждой. Да, так ты не ответил, какая у тебя задача, если просто существовать тебе скучно? – Фокусник снял с лица гримасу зла и вернул фарфоровым чертам нейтральность.

– Мне надо найти убийцу, потому что моего друга ни за что арестовали.

– С чего ты взял, что ни за что? – спросил демон.

– Потому что… пистолет был не заряжен. И потому что, он целился в мою сторону.

– Ерунда. Пистолет кто-то заботливо зарядил. А потом рука твоего друга дрогнула, и пуля угодила в Рубенса.

– Погоди, я ведь не называл имя убитого, – жадно глядя на визави, заметил Крат.

– Оно вертелось у тебя в уме, – выкрутился Фокусник.

Учуяв эмоции, Шмыгун очнулся и сел в ожидании дальнейшего. Но Крат эмоции в себе затаил. Он это сделал каким-то неописуемым действием, вроде задержки дыхания.

Шмыгун сел, достал из рукава неказистый предмет и положил перед ним.

– Суфарь курцоп тыка плызю сымь, – произнёс кое-как.

– Сухарь возьми, только плесень сними, – перевёл Фокусник. – К чаю тебе угощение принёс. Шмыгун – добрый товарищ, – и повернувшись к нему, похвалил: – Шмыгун хороший, Шмыгун молодец! Вот он какой у нас!

Крат со своей стороны благодарно кивнул Шмыгуну, только сухарь не стал пробовать: тот походил на кусок шифера. От чая, пахнущего болотом, тоже пришлось отказаться.

– Ты помнишь, кем ты был, когда был человеком? – спросил Шмыгуна.

– Воспомы-на-ний детыстыва выходют ис клубин-ны моэво мос-зга, – произнёс демон, покачался и замер.

– Из какой глубины, какого мозга?! – возмутился Фокусник. – У тебя мозга нет! Врёт он всё, по старой привычке, – махнул рукой.

– О мозге всегда врут, – заметил Крат.

– Демону трудно произносить слова, и чем он старей, тем ему трудней. Зато проще стучать по деревяшке и скрипеть.

– А демоны и бесы – не одно и то же? – вспомнил Крат.

– Хрен его знает, – сказал Фокусник. – Бесы, похоже, моралисты. А мы, если и мучаем кого, то не с научными и не с моральными целями, а чтобы согреться, всего-навсего. Я бесов не видел. И ангелов тоже.

Крат охотно потолковал бы о тонких и толстых существах, но поднялся и отряхнул штаны.

– Мне пора.

– Шмыгун тебе посветит на лестнице, – сказал Фокусник и тут же зашипел на Шмыгуна. – Лицо поправь, чучело!

Шмыгун, смочив палец чаем, подклеил кусочек отставшего эпителия.

Крат на прощание кивнул Фокуснику. Обычные слова, вроде «спасибо» или «всего доброго» никак не подходили к обстановке.

Несколько отойдя, он оглянулся и увидел фарфоровые глаза Фокусника – тот мигом потупил взор, прикинувшись, будто следит за костром, хотя до этого смотрел в затылок уходящему человеку, и человек ощутил, что затылок его трогают чужими пальцами.

Тихо горел костёр; его пламя издали виделось прозрачным, почти бесцветным.

Крат последовал за Шмыгуном, а тот с опущенными плечами семенил по тропе в лесу былого реквизита.

Проходя мимо очередного тематического скопления предметов, Крат не мог оторвать от них глаз. Вот компактно сложено жильё какого-то персонажа из помещиков. На шкафу сидит парчовый диван, свесив ножки; на диване боком лежит гитара, точно гетера, ждущая песен и рук; на двух стульях стоит картина – фламандский натюрморт с битой птицей – самая загадочная живопись, если учесть объединение красоты, смерти и кулинарии.