Андрей Гальцев - Театр «Глобус». Роман

Батый, – догадался Крат.

Батый раскрыл служебный журнал; его стол пестрел порезами и чернильными письменами. Его пухлые небольшие руки вертели карандаш и замерли, когда двое приблизились.

– Свободных мест нет, – пошутил Батый бабьим голосом и ухмыльнулся маленькими, с другого человека взятыми губами.

«Черты лица не выросли, а голова, как астраханский арбуз», – загляделся Крат.

– Мы по записи к Валентину Сергеичу, – доложил Дол.

И Крат отметил это «мы», а также тот факт, что товарищу становится лучше.

Батый записал их имена в журнал, потом кивнул вбок, на стеклянную дверь, за которой виднелись три сплющенных женских лица. Руководство, значит, располагается там, в женском отделении. Правильно, чего далеко ходить.

Жёлтые стены казались липкими. Головы пациенток плыли или висели у коридорных стен лохматыми планетами, диковинными сосудами, каждый из которых был наполнен таинственной, неопознанной жизнью, нездешним пространством, и глаза были как иллюминаторы, ведущие туда – в другое измерение. Женщины сканировали вошедших. Здесь пахло старой постелью, средством для мытья полов, лекарствами, хлором и ванилином.

Дол постучал в дверь кабинета, столь высокую, словно врач был атлантом. Оттуда раздалось холодное «да». Дол протиснулся в судьбоносную щель.

Возле Крата собрались пациентки, начисто лишённые стеснительности. Актёрским навыком преодолев смущение, он постарался проникнуть слухом в кабинет, где два приятельских голоса вели беседу. Ничто не доносилось разборчиво. Пожираемый разноцветными глазами, Крат взялся изучать обстановку. На двери кабинета ниже таблички «Главный врач Соснов Валентин Сергеевич» располагалась листовка: «Воздерживайтесь от случайных связей! Человек – источник заразы». Возле двери к стене был прилеплен большой лист ватмана под названием «Свобода Слова». Тут же на верёвочке висел карандаш. «Нинка, помни, укус вампира начинается с поцелуя», «Хватит хныкать про одиночество, возьми в долг побольше денег и не будешь одиноким», «Деньги не помогут, всякий человек мученик», «Сумасшедшие, плодитесь и размножайтесь!», «Давайте создадим свою партию. Нас большинство. Записывайтесь у Разумника в палате №1 мужотделения», «Дура, сами знаем, где он живёт», «Господи, помоги людоеду стать вегетарианцем!», «Брыськин, молчи!», «Больные, будущее за нами!»

Послышались шаги, и Дол вышел, бодрый, уже здоровый, с тем скрытно-довольным выражением, которое само образуется на лице, если замысел удался. Кивнул: «Заходи».

Крат прошёл за тяжкую дверь.

– Я уже в курсе, – поднялся и протянул над столом руку Валентин Сергеевич. – Вы совершили товарищеский поступок! Однако ж, я и сам готовился вызвать вас, ибо таковы правила следствия. Все фигуранты, включая свидетелей, проходят психиатрическую аттестацию.

Очки – первое, что увидел Крат на лице напротив – два познавательных стекла, и за каждым плавает инопланетянин, круглый циклопик.

Рот Валентина Сергеевича существовал отдельно от глаз. Доктор, тоже актёр в своём роде, поначалу придавал своему голосу приятельскую задушевность, но получалось неважно: должно быть, приятельские чувства давно уже не посещали его.

– Мы будем общаться, а я между делом заполню больничную карту. Обычно новеньких оформляет сестра, но вы же не с улицы, вы – друг моих друзей.

В «больничной карте» таилась какая-то ловушка, доктор весть какая.

– Зачем? Я не больной, – возразил Крат.

– А это мы выясним, Юрий Викторович. Итак, начнём ab ovo, – он потёр нос. – Вы пьёте?

– Н-не знаю.

– Я так и предполагал, – злорадно воскликнул доктор и шлёпнул по столу мягкой ладошкой, созданной для пухлых папок и пухлых попок. – Спросишь русского человека про Бога, или насчёт космического разума, или хотя бы насчёт летающих тарелок, или о призраках – тут он знает, а спросишь, пьёт ли он, так он не знает!

Крат вмиг разозлился.

– Бывают на свете явления, – тоном наставления идиоту заговорил Крат, – о которых нельзя сказать просто «да» или «нет». В правдивом ответе «да» и «нет» смешаны в каких-то пропорциях. Если вы заставите меня выбрать нечто одно, как делают в неправедном суде или при заполнении дурацких анкет, то мне придётся солгать, и я скажу: нет. Потому что, если бы сказал «да», то солгал бы в большей степени.

– Что ж, – доктор тонко улыбнулся (улыбка анаконды, подумалось Крату), – вижу, вижу, вы наш человек; рассуждаете горячо и решительно.

– Не рассуждаю решительно, – поправил Крат, заранее утомившись, – а решительно возражаю против голых «да» и «нет», против квадратиков. Решительность и категоричность – черта полоумного рассудка. И хотя мы сейчас находимся в таком заведении, сходить с ума не стоит, как сказал продавец газет.

Доктор театрально поднял брови и сложил губы бантиком, поощряя к откровенности и выражая удовольствие.

– Рассудок… отчего же, он вовсе не полоумный, он стремится к объективности, иначе ему не удавалось бы успешно препарировать действительность, – в ожидании ответного хода главврач распахнул под очками глаза.

– Нет, рассудок, он полоумный, потому что за его спиной стоит гордыня, – наклонил голову Крат и в свою очередь пристально посмотрел в глаза собеседнику. – Гордыня избрала рассудок своим главным оружием, надеясь через него овладеть миром. Гордыня назначила его судьёй и оценщиком, она дала ему власть объявлять вещи несуществующими по признаку неудобства. Мстительный рассудок ненавидит непонятные вещи и называет их галлюцинацией, ошибкой наблюдения или просто фантазией. Рассудок диктует вещам, как себя вести, потому что собственные представления для него важней реальности. Рассудок – жандарм природы. И такую его роль можно не понимать только нарочно.

Валентин Сергеевич кивал, что-то врачебное смекая и записывая.

– А наука? Как она вам нравится? Или наука тоже прислуживает гордыне? – спросил аккуратно и обратился в слух.

– Учёные голову себе набок свернут, лишь бы не признать за миром живую сущность. Они страстно хотят верить в то, что в природе и в человеке всё происходит механически и само собой. Свою дикую магию они называют «простым и рациональным объяснением сущего». Это разве не гордыня?

– Помилуйте, для чего им так верить и так понимать? – с удовольствием спросил доктор.

– Для самоуправства, – кратко ответил Крат.

– Вы, должно быть, о душе печётесь, – сменил тему доктор. – Это вредно. У кого души нет, тот не бывает душевнобольным. А, может, её вообще нету? – спросил Валентин Сергеевич с наивным личиком.

– Только душевнобольной считает себя несуществующим, – буркнул Крат.

– А вы рады своему существованию, или, скажем, чем-то недовольны? Скажите напрямик. В этом заведении царит откровенность.